– Давненько мы не виделись, племянник. Ты разглядываешь мои стены так, словно никогда не видел их раньше, – произнес Сэл.
– Комната изменилась. – Я отвел взгляд от снимков из прошлого и встретился с дядей глазами.
– Да. И ты тоже изменился. Прежнего мальчика больше нет. Что случилось?
– Вы на вид совсем не изменились, – проигнорировал я вопрос, на который не мог ответить; я перестал быть мальчиком давным-давно. – А вот мой отец да. Он выглядит больным.
– Ему бы не хотелось, чтобы ты говорил мне такие вещи, – пробормотал Сэл. – У Джека есть гордость. Гордость – хорошее качество в мужчине. И в женщине тоже. Она не позволяет нам давать своим чувствам волю.
– Или губит нас, – резко возразил я.
Мне захотелось уйти. Стены этой чертовой комнаты наступали на меня, смыкались все плотнее, грозя задушить.
– Ты думаешь, что отец умирает?
– Ему следует сходить к врачу, дядя.
– А тебе следует бывать здесь почаще. Ты – вся его жизнь. Он скучает по тебе.
– У отца своя работа… У меня своя.
– Проложить себе дорогу в этом мире – это хорошо. Сделать себе имя. – Сэл выдержал паузу, хлебнув бренди из рюмки. – Но тебе же не нравится твое имя, разве не так, Бенито? Ты называешь себя Бенни Ламент.
Я промолчал. Возражать было бессмысленно. Мой отец был Ломенто, а я – Ламент. И я бы солгал, сказав, что предпочитаю отцовскую фамилию.
– Знаешь, все утверждают, будто ты похож на отца. Но я вижу в тебе сходство со своей сестрой. В твоих жилах течет кровь Витале, племянник. И тебе следовало бы этим гордиться, – заявил Сэл.
– Я горжусь своей матерью, очень горжусь. – Эти слова прозвучали с большим вызовом, нежели я хотел в них вложить, и глаза Сэла слегка сузились.
– Ты ведешь себя хорошо. Тихо. Никаких скандалов. Никаких проблем и неприятностей. Но однажды и тебе, племянничек, потребуется помощь семьи. Наступит день, и тебе понадобится моя помощь.
– Я нуждаюсь в ней сейчас. Мне нужно, чтобы вы сказали кое-что отцу.
– Если я скажу ему это, он оскорбится. Подумает, что подвел меня, разочаровал чем-то. Ты желаешь, чтобы я причинил ему боль? – спросил Сэл.
– Я хочу, чтобы он сходил к врачу.
– Тогда сам и убеди его это сделать, – сложил руки Сэл, вонзив в меня твердый взгляд. – Мне не хочется, чтобы он подумал, будто я утратил веру в него.
– Вы тоже это заметили, – подчеркнул я.
– Да… он выглядит неважно, – признал Сэл. И мое сердце заколотилось, а к горлу подступил ком. Одно дело – говорить правду самому себе. И совсем другое – слышать ее от Сэла.
Наш разговор прервал стук в дверь. Не дожидаясь разрешения, в кабинет вошла Карла. Она принесла поднос с кофе и круассанами. Разлив кофе по чашкам, Карла поставила их перед нами на блюдца, а потом очаровательно зевнула и, прикрыв рот рукой, улыбнулась мне, будто пытаясь передать некое послание.
– Я устала, Сэл. Если больше не нужна, то пойду в свою комнату, – произнесла девушка с сильным акцентом, но ее английский заметно улучшился со времени нашей встречи в Гаване.
Сэл отмахнулся от нее, и Карла, покачивая бедрами, устремилась к выходу. Но, сделав несколько шагов, обернулась, чтобы посмотреть, провожаем ли мы ее взглядами. Мы провожали, и, торжествующе улыбнувшись, Карла притворила за собой дверь.
– Я тоже прободрствовал всю ночь, но в сне не нуждаюсь, – сказал Сэл. – Карла не может держаться со мной наравне. Никто не может.
– А где тетя Тереза? – поинтересовался я.
– Она с Франческой. Франческа недавно родила… Дочку… – Сэл отпил кофе и поморщился. Приготовление кофе явно не входило в таланты Карлы.
У Сэла не было сыновей. Только две дочери-двойняшки – Франческа и Барбара. Они были младше меня на девять лет, и я мало их знал. Но они мне нравились, что было странно, учитывая, что ни к тете, ни к дяде я большой симпатии не питал. В детстве Франческа и Барбара походили на маленьких утят, переваливающейся походкой семенивших за матерью, которая была настолько же округлой и светловолосой, насколько резко очерченным и темноволосым был Сэл. У тети Терезы были волосы Мэрилин Монро и ничего от ее стиля. Она всегда следила за собой – маникюр, макияж. И всегда выглядела кричаще и неестественно – как зебра, задрапированная в ярко-розовый бархат, или бабуин, замотанный в кружева. В 12 лет я написал песенку о тете Терезе, живущей в зоопарке. Она вышла смешной, но гадкой. И после того, как я спел эту песенку отцу, он не разрешал мне играть на пианино целый месяц. А мне так и не удалось с годами выкинуть ее из головы. Слова жестокие, но… точные.
Увы, тетя Тереза не была ни доброй, ни храброй, ни интересной. И меня она не любила. Как и моего отца. А лишь притворялась. По-моему, она просто ревновала мужа за его привязанность к отцу. А еще, я думаю, она боялась, что Сэл оставит все мне – всю свою большую, пропитанную кровью империю. 11 ее дочери, законные наследницы его нечестно нажитого состояния, окажутся зависимыми от нее… или, хуже того, от своих мужей. Тереза все терпела ради них. Она была дочерью Карлоса Рейны, главаря мафии из Чикаго. Отец как-то обмолвился при мне, что ее всю жизнь держали в золотой клетке и выпустили на волю только раз – для того чтобы пересадить в другую. Для Сальваторе Витале эта партия была хорошей, а вот для Терезы Рейны – нет. Сэл упрочил свои связи и влияние. И расширил семью. А Тереза стала женой человека под стать своему отцу. Женой мужчины, которого она лично совершенно не интересовала.
«Будь к ней подобрее, Бенито, – однажды сказал мне отец. – Она несчастная женщина. Одинокая. Твоя мать всегда ее жалела. Тереза десять лет пыталась родить этих девочек. Они спасли ее жизнь. Как ты и твоя мать спасли мою». Сэл был очень внимателен ко многим вещам. Он был внимателен к людям в своем окружении. К людям, которых нанимал, которым доверял. К словам, которые произносил, и к сделкам, которые заключал. Но он не проявлял должного внимания к Терезе, о чем наглядно свидетельствовало присутствие в доме Карлы.
– Карла – ваша новая… горничная? – полюбопытствовал я.
– Карла хочет стать звездой, но ей для этого нужно хорошенько подучиться. Терренс даст ей несколько уроков пения. Ты бы тоже мог с ней поработать. Может, написать для нее песню. Я знаю, ты ей нравишься. – Буравя меня темными глазами, Сэл передал мне чашку кофе.
– У Карлы нет голоса, чтобы петь, – сказал я, приняв из его рук горячий напиток.
– Как и у тебя, – заметил Сэл, – и тем не менее люди до сих пор желают слушать твои песни.
– Да, но только они их желают слушать не в моем исполнении, – возразил я.
– Карле не обязательно становиться лучшей певицей. Все равно в клубе никто толком не слушает исполнителей. Достаточно того, что она поет в тон и может украсить собой любое платье. Она отлично справится.
– Не сомневаюсь…
