Сэл если и был в клубе накануне ночью, то теперь тоже должен был находиться дома. Но, в отличие от отца, я вряд ли застал бы его в постели. Сэл предпочитал послеобеденный сон, если вообще спал. Летом он завтракал у бассейна, а зимой – на своей застекленной террасе. После завтрака дядя играл в гольф, совершал пробежки или проводил встречи в своем кабинете в «Ла Вите». Но сейчас он должен был быть дома.
У парадной двери лежала дядина газета, и я подобрал ее, прежде чем постучаться. Тереза, скорее всего, спала, но Сэл бодрствовал. Я был в этом уверен. Я постучал в дверь еще раз, уже чуть громче, и замер в ожидании. Мне открыла девушка – и знакомая, и незнакомая одновременно. Ее черное платье прикрывал белый фартук, а темные волосы – кружевной белый чепчик. Даже в таком нелепом головном уборе она была слишком сексуальна, чтобы походить на простую горничную. И я невольно задался вопросом: уж не Тереза ли настояла на такой дурацкой униформе? Если да, то это не сработало. Девушка выглядела так, словно в любую минуту могла отправиться прямиком в непристойное кабаре. И вдруг я узнал ее. Это была танцовщица из «Дуэ Вите» в Гаване. В последний раз, когда я ее видел, она лежала обнаженной в моей постели. По-видимому, Сэл решил привезти ее с Кубы в свой дом. Бедная тетя Тереза!
– Привет, Карла, – сказал я.
– Привет, Бенни, – улыбнулась она так, будто я сделал ей огромный комплимент, вспомнив ее имя.
Бедная Карла… Я не ответил ей улыбкой. Это было слишком рано для Карлы. Я пожалел о своем опрометчивом поступке уже в тот момент, когда его сделал, и надеялся, что никогда не увижу девушку вновь.
– Мне нужно поговорить с мистером Витале, – сказал я как можно мягче.
– Как давно мы не виделись, Бенни. Ты выглядишь отлично!
– Впусти моего племянника, Карла! – раздался за ее спиной голос Сэла.
Она подпрыгнула так, словно нас застали за чем-то предосудительным. И тут же отпрянула в сторону. Я переступил порог и вошел в дом. С засунутыми в карманы руками Сэл стоял у основания большой лестницы, как будто ждал моего приезда. Он выглядел отдохнувшим и спокойным; седеющие волосы были безупречно зачесаны со лба назад – ни единой выбившейся прядки. Сэл предпочитал черные рубашки, черные брюки-слаксы со стрелками острыми, как спинка его носа, и массивные золотые часы. В присутствии Сальваторе Витале все мужчины казались скромно, а то и плохо одетыми. Даже если на них были лучшие вещи. И даже в пятницу в шесть утра. А на мне был все тот же костюм, который я надел накануне. Но я знал достаточно, чтобы поправить прическу, разгладить складки на пиджаке и заправить как следует рубашку, прежде чем подойти к дому. Я выглядел вполне презентабельно, и все же дядя Сэл отметил:
– Ты выглядишь уставшим, Бенито. Отдай шляпу Карле.
Шляпу я снял, но, когда Карла протянула к ней руку, покачал головой. Я не испытывал желания снова пересечься с ней перед уходом. Я дождался, когда Карла удалилась на кухню (стрельнув на меня глазами несколько раз), и лишь после этого обратился к дяде.
– Я тревожусь за отца, – сказал я.
– Что у тебя за манеры, племянничек? – Слова Сэла, как и тон его голоса, прозвучали мягко, но я услышал в них порицание. – Ты даже меня не поприветствовал.
Я подошел к дяде, вручил ему подобранную утреннюю газету и поцеловал в щеки. Сначала в одну, потом в другую. Они пахли так же, как и всегда. Чистотой и парфюмом. Этот запах не менялся со времен моего детства, и от него мои ладони становились потными. Как-то раз, когда я выступал, Сэл остановился от меня слишком близко, и мои руки соскользнули с клавиш. Я решил эту проблему на свой лад: стал дышать ртом в его присутствии.
– Я тревожусь за отца, – повторил я, отступив назад. – Он плохо выглядит. Руки дрожат. Цвет лица неважный. И он заметно похудел с нашей последней встречи.
Сэл вздохнул – тихо, почти еле слышно. Точно так же, как вздыхал, когда я ребенком что-то лепетал, а он находил меня надоедливым и предсказуемым. А затем направился в свой кабинет, ожидая, что я последую за ним.
– Пойдем, пропустим по рюмочке. Я уже позавтракал, но, если ты голоден, я позвоню Карле.
– Нет, спасибо, не стоит.
– Ах-ах-ах… Джек, стало быть, научил тебя, – бросил через плечо Сэл.
Мне не хотелось заходить в его кабинет, но пришлось. Сэл его переделал. Комната все еще походила на старый английский паб с тусклым светом и деревянной обшивкой. Но рабочий стол был другой. И кресла тоже. Стены, лишившиеся отделки дубовыми панелями, были окрашены в насыщенный зеленый цвет, а деревянный пол покрыт шикарным плюшевым золотистым ковром. «Лучше приглушает звук», – предположил я. Окровавленный коврик исчез. Но исчез он давно. Тяжелые красные гардины заменили шторы в тон ковра. «А за ними мог бы спрятаться одиннадцатилетний мальчик?» – подумалось мне.
Сэл раздвинул занавески, позволив серому ноябрьскому утру разлиться по столу. Мягкие упругие сиденья около окна были перетянуты темной кожей, и шторы больше их не закрывали. Когда-то я стоял на одном из этих сидений, справа от стола Сэла, и мои пятки и ладони упирались в стекло – как будто я стоял на выступе, обнимая лицо утеса. Тогда гардины меня полностью скрывали. Это было лучшее место в доме для того, чтобы спрятаться.
Сэл налил себе рюмку бренди, предложил мне и, когда я снова отказался, сел в свое большое кресло, положив ногу на ногу. Кресло сочеталось с перетянутыми приоконными сиденьями и, судя по всему, стоило вдвое больше отцовского ипотечного взноса за последний месяц.
– Присядь, Бенито, – велел Сэл.
Я повиновался, все еще держа шляпу в руке. Мой взгляд скользнул по фотографиям, висевшим в простенке между высокими окнами. Среди них тоже появились новые, но некоторые снимки остались на своем месте. В частности, фотография моей матери. В отцовском доме висела точно такая же. С кем только Сэл не фотографировался! Целую стену украшали лучшие люди Нью-Йорка: бизнесмены, шоумены, спортсмены, политики. Мэр Ла Гуардиа и мэр Вагнер, Фрэнк Синатра, Дин Мартин,
Мэрилин Монро. На одной из фотографий Сэл был запечатлен в обществе Кеннеди, а на другой – вместе с Никсоном. Эти снимки появились в его кабинете недавно. Сэл не занимал в политике чью-либо сторону. Он играл на два лагеря, умело используя их разногласия. И здесь была она… Мод Александер… с легкой улыбкой на губах и рукой на бедре. «Интересно, эта фотография всегда висела в кабинете Сэла? – промелькнуло у меня в голове. – Может быть, я просто не обращал на нее внимания, потому что не знал, кто такая Мод?» Она не касалась Сэла, а он вместо того, чтобы глядеть в камеру, смотрел на нее, сложив руки на груди и подпирая одной из них подбородок. Эта поза дяди Сэла была мне отлично знакома. Она придавала ему вид человека, пребывающего в глубокой задумчивости. Этакий художественный критик или знаток вин. И именно в такой позе он стоял перед тем, как пырнул человека ножом. Зарезал насмерть. В этом самом кабинете. На моих глазах.
Мы играли в прятки. И вообще-то не должны были находиться в доме. Но спрятаться за его стенами было негде. Все наши укромные местечки давно перестали быть потайными. А тетя Тереза запретила нам прятаться под столами: когда мы в последний раз играли в прятки, кто-то из детей опрокинул чашу с пуншем. Я считал себя самым умным, прячась в этом большом эркере в кабинете дяди Сэла. Пока не вспотел под тяжелыми гардинами. На улице уже темнело – близилась пора фейерверков. На дворе стоял июль, и в доме было очень жарко. А если бы кто-нибудь из ребят пробежал снаружи дома мимо окна, то обязательно бы меня увидел. Я развернулся и прижался лицом к оконному стеклу. Оно было холоднее моей кожи и показалось ледяным. Окно открывало мне вид на боковой двор. Я попробовал отрепетировать гримасу, которую, по моему разумению, следовало изобразить на лице, заметь меня ребята. Они бы засмеялись, забежали в дом и отыскали меня. В стекле отражались не только мои ужимки, но и дядин кабинет. Точнее, та его часть, что попадала в узкую щель между левой и правой кромками частично раздвинутых штор. Я бы увидел входящих ребят. Но вместо них в кабинет вошли дядя Сэл, мой отец, оба Тони и парень, мне незнакомый. Они закрыли за собой дверь, и я оказался в ловушке за шторой. Мне оставалось только наблюдать за их темными отражениями в стекле.
