Эстер кивнула и помахала ему рукой, но не пошевелилась, чтобы выйти из машины.
– И почему людям всегда есть до тебя дело? – вздохнула она.
– Потому что они полагают, будто вы и есть их дело. Мои соседи такие же.
– Н-да. Ладно. Только я – не их дело. И ничье. И Мани не наш менеджер. Просто он считает себя таковым, потому что самый старший из нас и привык нами командовать. Никто из нас не подписывал никаких контрактов. Ни с ним, ни с Эдом Шимли. Хотя я уверена, что он сказал вам обратное. Шимли не стал бы заключать с нами контракт. Он платит нам за каждое выступление, и, как правило, вовремя. На меня ему там никто не жаловался. И недовольства нашей группой тоже никто не высказывал. Но мы с ребятами прекрасно понимаем: Шимли может избавиться от нас в любой день и час, стоит ему только захотеть. Мани умеет играть на гитаре. Это у него хорошо получается. Но он не знает, как себя – и нас – продавать. Это я договорилась о наших концертах в «Шимми». Не бог весть что, но хоть что-то.
– И как же вам удалось договориться? Вы вышли на сцену и отказались с нее уходить? – поддразнил я немного Эстер.
– Что-то вроде того, – ответила девушка, и я заметил на ее губах намек на улыбку. – За меня просить никто не будет. Ни Мани, ни мистер Шимли, ни тем более старый мистер Гловер. Никто! Нам нужен менеджер… Если вы не хотите им быть, значит, им стану я. Я сама все буду делать. И раз мы собираемся записать ваши песни, вы должны изложить свои условия и пожелания в письменной форме. Если они покажутся мне приемлемыми, я озвучу их братьям. Но обсуждать все дела вы будете только со мной. Вы согласны?
– Да, – кивнул я. – Согласен.
– Тогда я буду ждать от вас вестей. – Эстер открыла дверцу автомобиля и ступила на тротуар. – Вставай, Ли Отис! Мы дома, малыш.
Ли Отис заохал, вылез из машины и, спотыкаясь, поковылял к крыльцу, на котором все еще сидел мистер Гловер, наблюдавший за нами из-за раскрытой газеты.
– У вас есть телефон? – спросил я Эстер, перегнувшись над сиденьем и провожая ее взглядом.
Мой вопрос заставил Эстер замедлить шаг. Она нахмурилась, и я поспешно добавил:
– Я не собираюсь приходить в «Шимми» каждый раз, когда у меня возникнет необходимость с вами переговорить.
– Я позвоню вам сама.
– Нет. Так не пойдет. Мне нужен ваш телефон.
Эстер тяжело вздохнула и порылась в сумочке. Я испортил ее выход, а мистер Гловер подмечал все, что она делала. Эстер нацарапала что-то на конфетной обертке, а я вручил ей взамен свою визитку, на которой дописал отцовский адрес. С секунду Эстер ее изучала, а затем сунула в сумочку.
– Не подведите меня, Бенни Ламент, – сказала она. Точь-в-точь как в первую встречу. И, больше ни разу не обернувшись, зашла в дом вслед за Ли Отисом.
Ток-шоу Барри Грея
Радио WMCA
Гость: Бенни Ламент
30 декабря 1969 года
– Не могу вас не спросить вот о чем. В 1960 году вы были молодым, красивым парнем. Невероятно талантливым. Вы сочиняли песни. У вас были связи. Но вы не писали песен для себя, – говорит Барри Грей.
– Насчет того, что я был красивым, можно поспорить. А в остальном да. Я не пел свои песни, – отвечает Бенни Ламент.
– С вашим голосом и вашей игрой на фортепиано вы были бы итальянским Рэем Чарльзом. И могли бы сделать свое имя очень громким.
– Я никогда не гордился своим именем.
– Вы его даже изменили.
– Да, немного.
– Ваше настоящее имя – Бенито Ломенто. Ваш дядя – Сальваторе Витале. Наши слушатели, должно быть, помнят его по телетрансляции слушаний Кефовера в Сенате по вопросам организованной преступности. До них ФБР не желало признавать проблему с мафией в нашей стране.
– Они не захотели ее признать и после слушаний. Это была хорошая телепостановка. Не более того. Политики – мастаки рассуждать, но большинство из них только и делают, что болтают. Дальше разговоров дела не идут. Если только кто-нибудь не встанет у них на пути.
– Слушания проходили в четырнадцати разных городах Соединенных Штатов, включая восьмидневные слушания здесь, в Нью-Йорке. И их посмотрело столько же людей, сколько собрала Мировая серия 1950 года. Наряду со многими другими, свидетелем на них выступал и ваш дядя.
– Мой дядя, наряду со многими другими, сослался на пятую поправку. И поступил правильно.
– Но это привлекло к нему нежелательное внимание.
– Нежелательное? – смеется Бенни Ламент. – Да это привлекло в его клуб массу новых клиентов! После завершения тех слушаний у нас все места оказались забронированы на годы вперед.
– Сальваторе Витале – владелец «Ла Виты», популярного ночного клуба в Манхэттене, – поясняет слушателям Барри Грей.
– Да, это так. Помимо всего прочего.
– И вы играли в «Ла Вите», когда были еще мальчиком…
– В «Ла Вите» я стартовал. Именно там начался мой путь к успеху. И именно этим я обязан своему дяде. Но он отстаивает свои интересы, и они не всегда совпадают с моими.
Глава 6
На своем месте
Высадив ЭСТЕР И Ли Отиса, я поехал к дому Сэла на Лонг-Айленде. Утро только занималось, а я уже был на взводе из-за музыки и нараставших опасений. Застать Сэла в «Ла Вите» было трудно. И об этом бы стало известно отцу. Кто-нибудь бы обязательно прокомментировал мое возвращение в клуб или упомянул, что я зависал там с Сэлом. И отец, как пить дать, спросил бы меня об этом. По той же причине мне не хотелось звонить дяде. Я не желал вести по телефону разговор, который мог ненароком подслушать отец.
Поэтому в шесть утра в пятницу я свернул на подъездную аллею к дому Сэла, зная, что именно в этот час гарантированно не застану его с телохранителем. Это было лучшее время для личной беседы. Распорядок дня дяди был мне известен, ведь я знал расписание отца. И он практически не изменился с годами.
Когда я был маленьким, отец работал почти каждый день, с девяти вечера до девяти утра. А на тот случай, если мне требовалась чья-то помощь, этажом ниже жила миссис Костьера. Отец давал ей немного денег за то, чтобы она кормила меня завтраком и отправляла в школу. Но когда я возвращался с учебы, отец уже был дома. Всегда. Мы вместе ужинали, он проверял, сделал ли я домашнее задание, занимался ли боксом по вторникам и четвергам, и уходил из дома, только убедившись, что я улегся в кровать и заснул. А выходные я проводил в «Ла Вите», если не считать двухчасовой мессы по воскресным утрам. Повзрослев, я переехал, но для отца за прошедшие годы мало что изменилось. Он по-прежнему проводил время, присматривая за мной или охраняя Сэла.
Но сейчас он не должен был его охранять. После визита в «Шимми» он должен был поехать домой. По четвергам и воскресеньям отец не работал. Возили и охраняли Сэла в его отсутствие два Тони – Тони-толстяк и Тони-жердяй. Тони-толстяк на самом деле толстым не был. Он был просто крупным, но рядом с Тони-жердяем любой казался здоровяком. Отец привел обоих в организацию Сэла, когда те были еще юнцами, лет 18–19 от роду. Он тренировал их у Энцо еще до моего появления. И, по мнению отца, из Тони-толстяка мог получиться достойный соперник. Однажды я услышал, как он говорил Сэлу: «Он большой и быстрый и не чувствует удара. Но он не хочет становиться профессиональным боксером. А если человек не хочет, то ничего из него не выйдет, даже при отличных природных данных». Я запомнил эти слова. Но только потому, что подумал тогда, будто отец говорил обо мне. Я тоже не желал быть боксером. А вот Тони-жердяй жаждал, но был сложен не для бокса – весь угловатый, с набрякшими веками и пусть и выносливый, но напрочь лишенный природных задатков и мяса на костях. Правда, худоба придавала ему пугающий вид. Его глаза были маленькими и темными, лицо – как у скелета, обтянутого кожей. И еще он был очень немногословен. Оба Тони стали командой в определенном смысле. Возможно, свою роль сыграли их совместные тренировки на ринге Энцо. Или то, что они отлично сработались. А возможно, просто судьба или прихоть их босса. Но эти парни стали отличными сотоварищами, и, наверное, навсегда.
