«Ладно, – решил я. – Напишу для нее песню и помогу раскрутиться на тех радиостанциях, где смогу обеспечить ей ротацию. Но на этом все!»
– Вы выступаете сегодня вечером в «Шимми»? – спросил я.
– Да-да, выступаю, выступаю, выступаю, – пропела в ответ Эстер.
– Хорошо. Я приду. А после выступления пообщаюсь с ребятами из вашей группы, – пообещал я.
– А что потом? – попробовала допытаться Эстер.
– А потом мы посмотрим, – сказал я, опасаясь раскрывать свои намерения прежде времени.
Эстер вперила в меня пристальный взгляд, и я покачал головой:
– Большего вы от меня сегодня не добьетесь. Давайте вернемся в отель, и я вызову вам такси.
– В пять утра идет автобус. Остановка на следующем углу.
– Тогда я провожу вас.
– Если вы пойдете со мной, я не смогу сменить эти туфли.
Я не понял, что она имеет в виду.
– В этих туфлях – сила, – со вздохом пояснила Эстер. – И если они требуют небольшой платы в обмен за эту силу, так тому и быть.
– Смените обувь. Обещаю не смотреть на ваши ноги, – сказал я. – И ради бога, поезжайте домой! Вы опасны.
Эстер вытащила из сумки туфли-балетки, а я отвернулся, как обещал. Но, когда она выпрямилась, не заметить разницу оказалось невозможно. Ее макушка не доходила мне даже до плеча.
– Вы сказали, большего сегодня я от вас не добьюсь. А как насчет завтра? – поинтересовалась Эстер.
– А как насчет того, чтобы отложить этот вопрос на завтра, Бейби Рут? И хорошенько выспаться, прежде чем снова его задать?
– Я не спала сутки и, скорее всего, не просплю и пары часов до очередного выхода на сцену. Но я знаю, чего хочу. Я хочу, чтобы вы написали для меня дюжину песен. И я хочу, чтобы вы заставили весь мир меня слушать затаив дыхание. Я хочу, чтобы вы сделали так, чтобы меня полюбили.
– Я не могу исполнить ваши желания.
Эстер тяжело вздохнула.
– Какое именно? Какое именно из этих двух желаний вы не в состоянии исполнить?
– Я не в силах заставить других людей ни слушать вас, ни полюбить. Это должны сделать вы сами.
– Мне никогда не удавалось заставить кого-то меня полюбить, – бросила через плечо Эстер, уходя прочь. – До завтра, Бенни Ламент. Не подведите меня. И перестаньте называть меня Бейби Рут!
Ток-шоу Барри Грея
Радио WMCA
Гость: Бенни Ламент
30 декабря 1969 года
– Итак, Бенни, ваш отец привел вас в «Шимми» послушать Эстер Майн, – говорит Барри Грей. – Вы помните день, когда это было?
– 5 ноября 1960 года, – отвечает Бенни Ламент.
– И это была любовь с первого взгляда?
Бенни смеется:
– Не знаю, можно ли назвать это любовью. Но то, что я попался, несомненно.
– Попались… как на крючок? – уточняет Барри Грей с усмешкой в голосе.
– Да, сэр. Как на крючок. И я извивался и сопротивлялся, как крупная рыба, которая знает, что встретила пару под стать себе.
– К сведению моих слушателей, рост мистера Ламента примерно 6,2–6,3 фута. Так, Бенни?
– Да, это так.
– Вы крупный мужчина.
– Я крупный мужчина. А Эстер Майн – маленькая, миниатюрная женщина.
– Вы не только крупный… вы белый, мистер Ламент.
– Да.
– А Эстер Майн нет.
– Нет.
– Но вы сказали, что встретили свою пару, свою половинку?
– Именно так. Я встретил свою половинку.
Глава 3
Берегись
Завязав с профессиональным боксом, отец не остался в Восточном Гарлеме. Но переехал оттуда недалеко. Всего лишь на другой берег пролива Гарлем. Они с матерью купили квартиру в районе Белмонт, в Бронксе, в квартале от дома ее родителей. Мамин отец, Сальваторе Витале – старший, держал на Артур-авеню фруктовую лавку, со временем превратившуюся в большой магазин и ставшую прикрытием для всех темных делишек, которые он вместе со своим сыном Сэлом (Сальваторе Витале – младшим) проворачивал для мафии. Умер Витале-старший под градом пуль, лежа между рядами изрешеченных фруктов, за месяц до моего рождения. Моя бабушка, которой сейчас уже 80, до сих пор живет в том доме. Думаю, отчасти из-за этого отец так и не купил нам большой дом в пригороде, где обосновались Сэл и многие другие мафиози. Нонна Витале была матерью Сэла, но мой отец, ее зять, оказался гораздо лучшим сыном.
– Такова была бы воля Джулианы…
Я слышал, как отец говорил это всякий раз, когда дядя Сэл заикался о том, чтобы он перебрался к нему поближе. Сэлу хотелось всегда иметь отца под рукой.
– Я оплачиваю все мамины счета, и с ней проживает прислуга-помощница, – возражал Сэл. – Она не нуждается в тебе, Джек.
Это был предмет вечного спора между ними. Хотя мне думается, что забота отца о теще только упрочивала доверие к нему Сэла. Отец не желал того, что желает большинство людей. И уж точно он не жаждал того, чего жаждал Сэл. Отец никогда не любил показуху. И не пытался пускать пыль в глаза. Он годами ходил в одной и той же шляпе, в одних и тех же темных костюмах и белых рубашках, которые гладил сам. Он не покупал дорогие ювелирные украшения и не носил шикарные часы. Он был правой рукой Сэла Витале, но никогда не позволял доставшейся ему власти или положению вскружить себе голову. И наверное, благодаря этому оставался более свободным по сравнению со многими другими людьми. Впрочем, не знаю. По большому счету отец все равно был несвободен и оставался таким до сих пор.
Он всегда спешил к Сэлу по первому зову, хотя выполнял в основном роль его телохранителя. Отец держался в тени, но Сэл мог быть уверен: пока Джек рядом, к нему никто не приблизится, он мог есть, пить и смеяться, ни о чем не беспокоясь. Отец возил Сэла по городу в большом черном автомобиле, и все окрест знали, что Сэла Витале охраняет Джек Ломенто. Отец не привлекал к себе внимания, но тем не менее всему району было отлично известно, кем он являлся. А это означало, что все отлично знали, кем был и я. Сыном Ламента. Музыкантом. Когда миссис Костьера умерла, оставив мне пианино, нам пришлось поднимать и затаскивать его через балкон с помощью подъемного крана. Никто из соседей ни разу не пожаловался на то, что я играл, хотя стены были тонкими, а играл я порой часами, без перерыва. Возможно, они попросту слишком боялись отца, чтобы высказывать жалобы или претензии.
– Здесь я был счастливее всего, – частенько повторял отец. – Так зачем же мне переезжать?
* * *
Я вышел из «Шератона» в два и поехал в свой старый район. Полчаса я провел в поисках места для парковки. Отцовский автомобиль стоял у бордюра прямо перед нашим домом – на том же месте, где он стоял всегда, когда Джек Ламент не работал. Никто и никогда не занимал это место и не трогал машину. Даже пальцем ее не касался. А когда какой-нибудь гость парковался на нем по незнанию, ему быстро указывали на ошибку и советовали незамедлительно его освободить.
