Недавно министерство по делам ветеранов США проспонсировало новое контрольное исследование ветеранов Вьетнама, которых подробно опрашивали в 1980-х. Среди тех, у кого на момент предыдущего исследования было хроническое ПТСР, у большинства оно так и осталось. Еще более поразительным был тот факт, что уровень смертности среди этих мужчин был вдвое выше, чем у тех, кто либо никогда не страдал ПТСР, либо восстановился к моменту предыдущего исследования. Наиболее распространенными причинами смерти стали ранения, аварии, убийства и самоубийства. «Такова цена войны, которую приходится платить всю жизнь», – сказал Уильям Шленгер, один из авторов исследования
[682]. Такова цена, которую предстоит теперь уплачивать солдатам, возвращающимся из Афганистана и Ирака.
Почти все ветераны, принимавшие участие в исследованиях времен Вьетнамской войны, были мужчинами. Однако в промежутке между той и нынешними войнами армия в ответ на феминистское движение приняла на службу существенное число женщин. По данным на 2011 год, на действительной службе в армии США состояли около 203 000 женщин, представляя 14,5 % от общего числа военнослужащих
[683]. И так же как в прошлом, когда женщины пытались интегрироваться на защищенных бастионами некогда исключительно мужских территориях, их не всегда ждал теплый прием. Противясь посягательствам на свой статус превосходства, мужчины могут выражать враждебность множеством разных способов, от самых тривиальных до самых вопиющих. Что касается последних, то посягательство на сексуальную неприкосновенность – признанный способ поставить женщину на место. Сексуальные домогательства, нападения и изнасилования стали настолько распространенной проблемой в армии, что породили новый термин – сексуальная травма на военной службе
[684].
В числе осложнений такого рода травмы – тот факт, что преступник и жертва могут входить в одно небольшое боевое подразделение, члены которого должны полагаться друг на друга, когда их жизни находятся в опасности. Если жертвы посмеют обвинить своего сослуживца, то могут подвергнуться в своих подразделениях остракизму и нападкам. Если они будут искать справедливости у командования, им быстро станет ясно, насколько низко их ценят. Вот показания Дебры Дикерсон, имеющей боевые награды, офицера ВВС:
«Я была изнасилована, а изнасилование – это преступление. Я даже не задавалась вопросом, что ждет меня впереди. Учитывая, что и я, и мой насильник знали, что он меня изнасиловал, что я могла сделать, кроме как выдвинуть обвинения? Что мог сделать он, кроме как сесть в тюрьму? Что могли сделать наши коллеги, кроме как поддержать меня?
Подразделение отреклось от меня… Со мной почти никто не разговаривал. Поскольку [насильник] сознался, суд был коротким. Его приговорили к шести месяцам заключения в военной тюрьме… Если бы он подделал документ о произведенных расходах и украл пару сотен баксов у правительства… если бы он выкурил один-единственный косячок за всю свою звездную пятнадцатилетнюю карьеру, то получил бы десять лет, не месяцев, и в настоящей тюрьме, а не на гауптвахте. Но изнасилование коллеги-солдата оказалось не настолько серьезным проступком»
[685].
В свидетельстве Дикерсон мы находим те же темы стыда и изоляции, которые являются отличительными чертами травмы. Но если ветеранов-мужчин заставляют стыдиться того, что они недотягивают до всесильного мужского идеала, ветеранов-женщин с сексуальной травмой заставляют стыдиться уже того, что они женщины. Сексуальное посягательство служит мощным напоминанием об их низком статусе и намекает, что в компании мужчин их никогда не примут как равных. Когда командование, по сути дела, спокойно относится к сексуальному посягательству или покрывает его, оно подкрепляет этот намек всем своим институциональным весом. Нападение вооруженного противника, каким бы опасным оно ни было, не обладает такой разрушительной силой, как нападение изнутри, которое рвет крепкие узы доверия и общности. Психолог Дженнифер Фрейд называет эту ситуацию, когда «пользующиеся доверием могущественные институты… действуют такими способами, которые наносят ущерб тем, кто от них зависит», институциональным предательством
[686].
Благодаря инициативе женщин-сенаторов министерство по делам ветеранов США ныне имеет право проводить обследования на предмет сексуальной травмы и предоставлять жертвам необходимые услуги. По результатам недавнего исследования, 22 % опрошенных женщин и 1 % опрошенных мужчин признаны пострадавшими от сексуальной травмы на военной службе
[687]. Однако какими бы тревожащими ни были эти цифры, они не слишком отличаются от статистики жертв сексуального насилия среди населения США в целом. Хотя общество по-прежнему склонно ассоциировать психологическую травму в первую очередь со службой в армии, на самом деле большая часть насилия происходит в гражданской жизни, большая часть пострадавших – это женщины и дети, а большинство преступников – мужчины, хорошо знакомые своим жертвам.
В недавнем опросе, проведенном Центром по контролю и профилактике заболеваний США, приблизительно каждая пятая женщина (19 %) сообщала о том, что была изнасилована, 22 % сообщили о тяжелом физическом насилии со стороны сексуального партнера, а 15 % – о том, что подвергались преследованию. Большинство женщин впервые стали жертвами в подростковом возрасте или юности: примерно четыре из пяти жертв изнасилований были моложе 25 лет, а две из пяти – моложе 18 лет
[688]. Эти цифры очень мало изменились за последние пятнадцать лет
[689]. Похоже, изнасилование по-прежнему является распространенным «ритуалом взросления» для молодых женщин в Соединенных Штатах, не важно, в военной или гражданской жизни.
