– Да, – ответила я, надеясь, что папа ни о чём не догадается. Но я побледнела не потому, что меня укачало. Я побледнела, потому что женщина в мантии застала меня врасплох, и мне было немного страшно. – Всё будет нормально. Мне уже лучше.
Папа весело поднял вверх два больших пальца. Дверь туалета распахнулась, и оттуда появилась женщина в мантии.
– Уф! Так-то лучше. Когда в следующий раз буду охотиться на привидений, вместо большой чашки кофе возьму кофе латте.
Они с папой рассмеялись, как будто ничего смешнее на свете не было. Мне ужасно хотелось, чтобы сиденье разверзлось и поглотило меня. Всё что угодно, только бы покончить с этой экскурсией. Я знала, что меня ждёт ужасная ночь, но такого я не ожидала. Я бы за что не призналась в этом папе или кому-то ещё, но неприятное чувство в желудке – не просто съеденный на ночь буррито, устроивший внутри вечеринку. Это был страх.
Когда все снова вернулись в автобус, папа объявил, что следующие несколько остановок мы проедем мимо. Мы проехали мимо отеля «Конгресс», где якобы обитало привидение, подождали появления Женщины в красном в отеле «Дрейк», а затем проехали мимо места, где, по мнению папы, умерла настоящая Воскресшая Мэри. Когда папа объявил о последней остановке, пассажиры были так возбуждены, что перекрикивали друг друга. В автобусе стоял оглушительный шум. Я зажала уши и напомнила себе, что моя работа почти закончена.
– Наша последняя остановка – мавзолей Кауча, – проникновенным голосом объявил папа в скрипучий микрофон. – Не забудьте в автобусе свои фотоаппараты. Вам захочется это снять.
Меня охватило волнение. Я впервые увидела мавзолей Кауча, когда мне было около девяти лет. Мама взяла меня с Сэмом в парк на пикник. Тогда я этого ещё не знала, но маленькое каменное строение с осыпавшимися углами и чёрной изгородью было последним захоронением, сохранившимся с тех пор как территория Линкольн-парка была занята городским кладбищем. Оно напоминало дом, но вместо двери там была толстая металлическая плита. Никакой дверной ручки. Никакого замка. Никаких окон. Ничего, кроме единственного слова, вырезанного в бетоне над дверью, – Кауч.
Неужели внутри действительно хоронили людей? Почему мавзолей был только один? Что означало «Кауч»? В моём девятилетнем мозгу один за другим возникали вопросы. Тогда я ещё не знала, что однажды мне придётся бродить там в темноте.
Автобус снова остановился. В темноте виднелся мавзолей. Дверь со стоном открылась, и пассажиры в сопровождении папы промчались мимо меня. Они были не просто взволнованы. Они как будто сошли с ума.
Теперь я знала это наверняка – все эти люди выжили из ума.
Глава 7
Пока мы с трудом пробирались по намокшей траве к надгробию, я мысленно похвалила себя за то, что надела ботинки. За оградой с одной стороны парка проносились машины, а с другой стороны виднелись тёмные окна исторического музея Чикаго. Было так странно видеть могилу прямо посреди города. Как в старой игре из «Улицы Сезам» – «Что здесь лишнее?» Я была совершенно уверена, что даже двухлетний ребёнок мог бы догадаться.
Папа знаком попросил всех собраться вокруг него. Я держалась позади и слышала его, но при необходимости могла быстро добежать до автобуса. На этот раз я трижды проверила сиденья и туалет, чтобы на сто процентов убедиться, что внутри никого нет.
– Самое странное в этом мавзолее то, что мы не знаем, кто именно здесь похоронен! – В темноте замелькали вспышки фотокамер. Ветер донёс шелест разворачиваемой обёртки леденца от кашля. – Мы вообще о нём многого не знаем. И неудивительно, потому что никто никогда не был внутри.
Я удивлённо прищурилась. Зачем городские власти оставили мавзолей у всех на виду, если даже не знали, кто в нём похоронен? Он мог вообще оказаться пустым. И только зря занимал место.
Папа заметил моё удивлённое лицо.
– У тебя какие-то вопросы, Клэр?
Я вообще не хотела ехать на эту экскурсию, но теперь уже не могла оставаться в стороне. Это становилось всё сложнее. Наверное, если вы привыкли смотреть на вещи как учёный, вопросы без ответа не ваши лучшие друзья.
Я пожала плечами и махнула рукой в сторону приземистого строения.
– Не понимаю, почему они не перенесли или не снесли его, если он всё равно пустой. – Я огляделась по сторонам, представив, насколько лучше был бы вид без этого мавзолея, напоминающего людям о смерти. – Они ведь убрали остальные могилы.
Даже в темноте я увидела на папином лице улыбку.
– Хороший вопрос! И хотя я не могу ответить на него со стопроцентной уверенностью, полагаю, они решили оставить мавзолей, потому что это часть истории. Возможно, людям он не нравится, но он символизирует эпоху больших перемен для Чикаго.
Ладно. Меня это вполне устроило. Я могла даже согласиться, хотя никогда бы в этом не призналась. Однажды папа сказал, что обожает изучать исторические события и писать о них, потому что иногда со временем о них забывают или начинают их искажать. Например, как пожар в театре «Ирокез». Я всю жизнь прожила в Чикаго и никогда о нём не слышала! И это печально, потому что тогда погибло много людей.
Я посмотрела на папу и заметила в его глазах знакомый блеск. Я называла его «призрачным блеском». Он всегда появлялся, когда папа говорил о чём-то зловещем. Я разочарованно вздохнула, догадываясь, что будет дальше. Папа не станет нормально отвечать на мой вопрос. Нет, он обязательно заговорит о призраках.
– И если этого недостаточно, чтобы оставить мавзолей в покое, – продолжал папа, – то, если они вдруг решат его убрать, у них могут возникнуть кое-какие проблемы.
– Проблемы? – переспросила женщина в мантии. – Потребуется разрешение или что-то в этом роде?
– Нет. Беспокойные духи, – мрачно ответил папа. – Нельзя разрушать места вечного упокоения без последствий, порой даже самых страшных.
– Рассерженные духи, – прошептала женщина в мантии.
– Совершенно верно. – Папа опустился на корточки и провёл рукой по траве. – По Линкольн-парку и без того бродит множество беспокойных душ, поскольку это место было когда-то огромным кладбищем.
Как только он произнёс слово «кладбище», сразу поднялся ветер. Он взъерошил мои волосы, и по моей голой шее побежали мурашки. Я сделала глубокий вдох и напомнила себе, что это не имеет никакого отношения к папиным словам. Здесь не было никаких «беспокойных душ»: всего лишь старое заброшенное строение, которое вполне можно превратить в садовый сарай. Просто папа делал то, что любил делать больше всего на свете: пугать людей.
Я вспомнила, как было раньше. До того, как папа стал водить автобус с надписью «Призраки Чикаго» и рассказывать пассажирам свои истории о привидениях, он рассказывал их Сэму и мне. Иногда эти истории были такими страшными, что я часами не могла заснуть. Теперь, когда мне было уже двенадцать лет, я думала, что это давно в прошлом. Я думала, что стала смелой. Но я ошибалась.
