Флойд специализировался в колледже по математике, и его мечтой было продолжить ее изучение в Геттингене, в Германии, – в то время лишь немногие в Висконсине слышали о Гитлере. Он начал посещать филологические занятия по верхненемецкому, норвежскому и другим индоевропейским языкам и даже записался на курс фонетики. Индейскими языками Флойда заинтересовал блестящий лингвист Морис Сводеш. Сводеш нашел финансово необеспеченному студенту работу в Управлении промышленно-строительными работами общественного назначения у индейцев-онейда в Грин-Бэй, штат Висконсин, что положило начало участию Флойда в исследовании сложных ирокезских языков Северной Америки. Как говорят его коллеги и ученики, Флойд был не просто лингвистом, а полиглотом: вероятно, нет языков труднее, чем онейда и родственные ему, но Флойд овладел и ими.
После Пёрл-Харбора он был призван в армию, и, поскольку имел математическое образование, определен на должность метеоролога. В течение четырех лет службы в военно-воздушных силах он был синоптиком на территории Амапа (Бразилия); туда и пришло письмо, предлагающее ему стипендию фонда Рокфеллера. Флойд взял его с собой, когда в 1946 году вернулся, чтобы закончить Йельский университет в области антропологии и лингвистики.
На первых порах, как и большинство лингвистов того времени, Флойд не занимался системами письма. Его интеллектуальный интерес как исследователя вызывала только устная речь, и его диссертация была посвящена глаголам в языке онейда. Он немного читал о Мезоамерике и верхами пробежался по письменности майя. «Но она меня совсем не заинтересовала, – вспоминал Флойд, – потому что все, что я читал, напоминало трясину. Я подумал, что ступить на это поле как попасть в зыбучие пески – просто шагнешь и провалишься, а это твой конец!» Единственной работой, которая привлекла его, была статья Уорфа 1942 года, вполне понятная для лингвиста.
Но семя пало на плодородную почву. Когда Йельский университет нанял его в качестве инструктора в департамент антропологии, Флойд занялся изучением шумерской клинописи, а кроме того, был заинтригован китайскими иероглифами. Затем он получил письмо от Дика Вудбери, редактора ведущего журнала по американской археологии «American Antiquity», в котором тот просил Флойда прорецензировать две переведенные статьи молодого русского, заявившего об успешной дешифровке иероглифов майя. Это оказались статьи Кнорозова из «Советской этнографии» 1952 и 1954 годов, и они настолько заинтересовали Флойда, что он вытащил из библиотеки издание кодексов майя, напечатанное братьями Антонио и Карлосом Вильякорта. «Это было первое, что имело смысл», – сказал мне Флойд.
Сначала Флойд занимался иероглифами как хобби: «Что меня действительно зацепило, так это не дешифровка, а математические загадки Дрезденского кодекса». И после нескольких лет изучения Дрезденского кодекса Флойд подумал, что может рискнуть и прочитать о нем спецкурс для аспирантов. Сначала он читал его нерегулярно, но в конце концов курс превратился в обязательный ежегодный. Придя в Йельский университет в качестве молодого преподавателя, я прослушал этот курс не один, а два раза. Это был необыкновенный опыт. Это было похоже на работу мыслящей машины: когда Флойду задавали сложный вопрос, он с легкой улыбкой останавливался, а компьютер в его мозгу уже разбирал головоломку и ответ. Неудивительно, что и преподаватели, и студенты слушали Флойда со смесью благоговения и любви.
В эру Томпсона не было необходимости знать какой-либо язык майя, чтобы быть экспертом по иероглифам. Томпсон, например, не мог ни говорить, ни читать на юкатекском или другом языке семьи майя. Когда он думал, что нуждается в лингвистической экспертизе, что, принимая во внимание его взгляды на иероглифику, случалось крайне редко, он полагался на Ральфа Ройса, авторитета по юкатекскому языку в институте Карнеги. Даже сегодня есть эпиграфисты, которые не владеют языком майя или, по крайней мере, не умеют с ним работать. Сравните эту позицию с позицией тех, кто работает над письменностями Старого Света: для специалиста по клинописи немыслимо не знать аккадский или другой ранний семитский язык, для китаиста – не говорить по-китайски. Но майянистика оставалась отдельным миром более века.
Убежденный, как и его коллега лингвист Арчи Хилл, в том, что иероглифы действительно воспроизводили речь, Флойд воспользовался своим курсом и привез в Нью-Хейвен носителей языков майя – юкатекского и чорти, чтобы они выступили в качестве информаторов для его учеников в области полевой лингвистики. От них Флойд приобрел довольно полное понимание языков низменностей (юкатекских и чоланских), на которых, по его мнению, писали древние писцы (теперь-то мы знаем, что на самом деле это был предок майя-чорти).
В 1971 году Элизабет Бенсон, куратор доколумбова искусства в исследовательском центре Дамбартон-Оакс, и я организовали конференцию по мезоамериканским письменным системам в Вашингтоне [6]. Это была любопытная конференция. Мы попросили Флойда, тогдашнего стипендиата в Дамбартон-Оакс, вести заседания и сделать доклад. Таня Проскурякова представила новые важные данные об иероглифах ритуалов кровопускания на притолоках Йашчилана, но, что характерно, отрицала, что в дешифровке достигнут значительный прогресс. Искусствовед из Йельского университета Джордж Каблер утверждал, что иероглифы были просто памятными записками, и повторил слова Томпсона, что они не имеют ничего общего с реальным языком. Но важность конференции для майянистики определил доклад Флойда, в котором была представлена методика, обусловившая прогресс в дешифровке на следующие двадцать лет.
Доклад Флойда была посвящен так называемому «иероглифу бен-ич» [7]. Хотя Таня показала, что в сочетании с числовым коэффициентом (никогда не больше 5) он передавал текущий катун (двадцатилетие) жизни правителя, отсчитывавшийся от даты его рождения, это ничего не говорило о чтении самого иероглифа. Первым его компонентом был знак дня Бен (так он читается на юкатекском), в то время как второй напоминал исследователям глаз (на очень шатких основаниях) и потому получил условное обозначение «ич» («глаз» или «лицо» на юкатекском).
В своей методичной манере Флойд разобрал эти и другие гипотезы и сделал следующие наблюдения:
1) «иероглиф бен-ич» обычно функционирует в качестве титула как для людей, так и для богов (Томпсон однажды предложил, что он читается как мужская проклитика ах-);
2) день Бен называется Ах в нескольких горных языках майя;
3) предполагаемый знак «ич» использовался Ландой в удвоенной записи в качестве очевидного фонетического подтверждения для иероглифа первого месяца календаря Поп. Следуя кнорозовской сингармонической теории, эта комбинация должна быть прочитана как po-p(o), Pop (Поп) и поэтому знак «ич» должен читаться po;
4) ароматическая смола, или копал, на всех языках майя называется pom (пом). Иероглиф, сопровождающий в кодексах изображения шариков ароматической смолы, является комбинацией внутреннего элемента знака po (по) и знака в виде кружка, образованного пунктирной линией, прочитанного Кнорозовым как mo (мо). Это сочетание передает слово po-m(o), pom (пом), подтверждая чтение po для знака «ич»;
