2) Годовщины этого события, чем бы оно ни было, впоследствии часто записывались, но только на монументах этой же группы.
3) Единственными общими датами для двух групп стел были даты, отмечающие конец условных временных периодов (сегментов долгого счета), что доказывает, что каждая серия памятников представляет собой независимый набор записей.
4) Но самой ранней в серии была не дата, ассоциирующаяся с «иероглифом зубной боли», а другая, всегда отстоящая на промежуток от 12-ти до 31-го года. За этой «начальной датой» обязательно следует знак, который показался Томпсону похожим на голову лягушки, смотрящую вверх, отсюда и условное название: «иероглиф перевернутой лягушки». В скобках отметим, что Типл думал, что этот знак означал день новолуния или возраст новой луны. Эта начальная дата не имела исключительного значения, так как записывалась ретроспективно – после того, как произошло событие «иероглифа зубной боли» и начинает отмечаться его юбилей.
Затем Таня сформулировала три гипотезы, чтобы объяснить свои наблюдения:
– дата, связанная с «иероглифом перевернутой лягушки», – это дата рождения человека, изображенного сидящим в нише;
– дата, связанная с «иероглифом зубной боли», – это дата вступления на трон человека, изображенного сидящим в нише;
– вся серия записей охватывает время жизни правителя.
Взяв только те серии, хронология которых полностью известна, Таня рассчитала продолжительность каждой серии; эта продолжительность составляла 60, 64 и 56 лет – естественный срок жизни правителя.
Рис. 37. Иероглифы династических событий, идентифицированные Проскуряковой: слева – рождение («иероглиф перевернутой лягушки»); справа – воцарение («иероглиф зубной боли»).
Следующий шаг еще глубже погрузил Таню в мир давно исчезнувших владык леса: это был поиск их личных имен и титулов. Она полагала, что эти иероглифы должны отличаться в каждой серии, в то время как иероглифы событий будут оставаться постоянными. Таня нашла то, что искала, – именные фразы из трех или четырех иероглифов, – но ей еще предстояло доказать, что они действительно связаны с изображенными на монументах фигурами.
Тогда она обратилась к стелам 1 и 2 из того же Пьедрас-Неграса. На лицевой стороне каждой стелы была изображена явно мужская фигура, хотя изображение сильно повреждено, а на оборотной стороне – некая объемистая фигура в мантии. В соответствии с превалирующей в майянистике догмой, что классические майя жили в теократическом обществе, эти фигуры считались изображениями мужчин-жрецов, но работа Тани разрушила это заблуждение. Фигуры в мантиях оказались женщинами, что и в голову не могло прийти прошлым поколениям майянистов [9]!
На обеих стелах запечатлена одна и та же дата рождения, за ней следует одна и та же пара именных иероглифов, каждый с префиксом в виде женской головы, изображенной в профиль. Таня определила этот префикс как классификатор для женщин – теперь он читается как ix (иш) «госпожа…», и такое употребление было засвидетельствовано на постклассическом Юкатане. Женщина на стеле 1 стоит одна, а на стеле 3 рядом с ней сидит маленькая фигура в мантии с датой рождения на 33 года позже первой и с собственным именем, начинающимся с женского префикса. Из этого мог быть только один вывод: портреты на обеих стелах изображают одну и ту же женщину, несомненно, жену мужчины, чье изображение находится на лицевой стороне, а маленькая фигура – ее дочь. Таким образом, делает вывод Таня, памятники фиксируют жизнь реальных людей и упоминают их имена и титулы.
Рис. 38. Префикс ix (иш) для женских имен и титулов.
Как и многие великие открытия, открытие Тани было так просто и так очевидно, что уму непостижимо, как эпиграфисты вроде Морли и Томпсона, годами располагавшие теми же данными, не наткнулись на него. Таня была права, когда сказала: «Задним числом идея о том, что тексты майя записывают историю, называя правителей или властителей городов, кажется настолько естественной, что странно, что ее прежде тщательно не исследовали» [10].
По правде говоря, и раньше раздавались голоса, высказывавшие эту идею, но то были голоса вопиющих в пустыне. Помните, что Стефенс говорил о Копане еще в 1841 году? «Я верю, что его история высечена на его памятниках». В его дни еще нельзя было прочитать или понять ни одну из дат на каменных скульптурах классических городов. Но в 1901 году богатый бостонский аристократ Чарльз Боудич, ангел-инвестор экспедиций музея Пибоди в Центральную Америку и авторитет в хронологии майя, сказал, комментируя отчет Теоберта Малера о Пьедрас-Неграсе и его монументах: «Давайте предположим, что первая дата на стеле 3 обозначает рождение, вторая – инициацию в возрасте 12 лет и 140 дней или в период полового созревания в этих теплых климатических условиях, третья – избрание вождем в возрасте 33 лет и 265 дней, а четвертая – его смерть в возрасте 37 лет и 60 дней» [11]. После такого же толкования стелы 1 он спрашивает: «А не могли ли два человека, изображенные на этих стелах, быть близнецами с одинаковым днем рождения?»
Дэвид Келли так прокомментировал этот отрывок: «Если бы Боудич или какой-нибудь современный ему ученый решился проверить иероглифический контекст этой сильной идеи, ученые, исследующие письменность майя, могли бы сберечь лет шестьдесят, которые потратили на сомнительные астрономические интерпретации» [12].
Еще в 1910 году Герберт Спинден, пионер в изучении искусства майя и в этом отношении предшественник Проскуряковой, по-новому взглянул на темы майяской скульптуры [13]. «Судя по резным изображениям, – писал он, – многие монументы южных майя являются памятниками завоеваний», изображающими как победителей, так и побежденных. «Теперь очевидно, что присутствие вассалов и повелителей на монументах увеличивает вероятность того, что они отмечают фактические исторические события и что на них изображаются реальные исторические персонажи».
Затем Спинден обратил внимание на стелу 12 из Пьедрас-Неграса, на которой изображен военачальник, склонившийся над связанными пленниками и охраняемый, как считал Спинден, двумя воинами (на самом деле это сахали, вспомогательные военные предводители). На телах победителей и жертв или рядом с ними располагаются группы иероглифов, так что «представляется разумным предположить, что там записаны имена людей и мест». Удивительным образом, как указал мне Дэвид Стюарт, в этой же статье Спинден выделил иероглифическое сочетание в виде головы летучей мыши, встречающееся на этом и многих монументах не только в Пьедрас-Неграсе, но и в других городах, которое «может иметь некоторое общее значение типа “здесь идет имя”». Почти восемьдесят лет спустя сам Стюарт идентифицировал это сочетание как вводящее имя резчика.
