Могу себе представить волнение Брассёра, когда он увидел записи Ланды о календаре майя, потому что названия дней 260-дневного календаря и названия месяцев солнечного года в 365 дней впервые были приведены с соответствующими иероглифами.
А в 1859 году французский востоковед Леон де Рони, интересовавшийся также историей доколумбовых цивилизаций, обнаружил в пыльном углу Национальной библиотеки в Париже еще один кодекс майя. Факсимиле Парижского кодекса он опубликовал в том же году, что и Брассёр издание Ланды. Как мы помним, у Брассёра был уже полный Дрезденский кодекс в издании Кингсборо, и, опираясь на данные Ланды, энергичный аббат смог идентифицировать знаки дней и месяцев как в Дрезденском, так и в Парижском кодексах. На основе этой информации Брассёр разгадал систему счета майя при помощи точек и палочек, – фактически заново изобретя колесо, так как Рафинеск уже выяснил, как функционируют числа.
Короче говоря, на материалах «Сообщения…» любой дешифровщик, включая Брассёра, смог бы интерпретировать любую иероглифическую дату майя, выраженную в терминах 52-летнего календарного цикла (рис. 19, 20). Но главное ждало Брассёра впереди, и это было не что иное, как объяснение Ланды, как функционировала система письма майя – видимый язык.
Как я уже говорил, Брассёр не был педантичным исследователем, и нигде эта слабость не проявилась так ярко, как в его переводе этой части «Сообщения…» Ланды [7], за что его укоряли, часто несправедливо, целые центурии майянистов. И потому имеет смысл изложить, что на самом деле сообщил великий францисканец, потому что это сердце моей книги.
Рис. 19. Двадцать знаков дней календаря майя у Ланды, в Мадридском кодексе и в надписях.
Рис. 20. Восемнадцать знаков месяцев календаря майя у Ланды, в Дрезденском кодексе и в надписях.
Прочитать и перевести рукопись Ланды нелегко. В некоторых местах текст кажется слегка искаженным, так как это своего рода «Ридерс дайджест», составленный писцовой бюрократией около века спустя. Но вот что он гласит (я оставил буквы и слова майя в колониальной орфографии) [8]:
«Эти люди употребляли также определенные знаки или буквы, которыми они записывали в своих книгах свои древние дела и свои науки. По ним, по фигурам и некоторым знакам в фигурах они узнавали свои дела, сообщали их и обучали. Мы нашли у них большое количество книг этими буквами, и, так как в них не было ничего, в чем не имелось бы суеверия и лжи демона, мы их все сожгли; это их удивительно огорчило и причинило им страдание.
Из их букв я помещу здесь азбуку; их громоздкость не позволяет больше, ибо они употребляют для всех придыханий букв одни знаки и затем, для соединения слогов, другие, и таким образом делается in infinitum, как можно видеть в следующем примере. Ле значит “силок” и “охотиться с ним”; чтобы написать это их знаками, [хотя] при произношении их нам слышатся две буквы, они писали его тремя, помещая как придыхание к [букве] л гласную е, которую она имеет перед собой. И в этом они не ошибаются, хотя употребляют их, если пожелают, своим способом. Пример:
Затем в конце они приписывают соединенный слог.
Xa значит “вода”; так как hache имеет а, х перед собой, они помещают из них в начале а, а в конце следующим образом:
Они также пишут по слогам, но одним и другим способом; я не поместил бы здесь и не трактовал бы об этом если бы не хотел дать полный отчет о делах этого народа. Ma ин кати значит “я не хочу”; они это пишут по слогам следующим образом:
Рис. 21. «Алфавит» Ланды.
Букв, которые здесь отсутствуют, недостает в этом языке; есть другие, добавленные в наш [алфавит] для иных вещей, которые необходимы; и уже они не употребляют ни для чего эти свои знаки, особенно молодежь, которая восприняла наши»
[73].
Это был долгожданный ключ к иероглифам майя, тот Розеттский камень, который был мечтой майянистов со времен Рафинеска, Стефенса и Казервуда. У древних майя был алфавит, и Брассёру оставалось только применить его для прочтения сохранившихся книг. Тогда мы услышим голос писцов майя, доносящийся к нам из туманного прошлого, – для аббата, прекрасно владевшего владением языками майя, задача нетрудная.
Но подождите минутку! Взгляните на «алфавит» Ланды: почему в нем три знака для a, два для б и так далее? И почему некоторые из его «букв» означают согласный, за которым следует гласный – например, ку (cu) и к’у (ku)? В этом учебнике для начинающих Ланды определенно есть что-то странное. Даже азартный Рафинеск, будь он рядом, посоветовал бы Брассёру притормозить. Да и сравнительное изучение других письменностей мира могло бы помочь, поскольку к 1864 году египетская дешифровка продвинулась далеко вперед, а древнеперсидская слоговая клинопись, как и более сложная клинописная письменность вавилонян и ассирийцев, была разгадана.
Ничто, однако, не могло удержать Брассёра, особенно когда в 1866 году он обнаружил еще один кодекс майя. Мадридский друг нашего аббата, дон Хуан де Тро-и-Ортолано, потомок Кортеса, показал ему эту фамильную ценность, и Брассёр опубликовал ее через три года в Париже при поддержке самого Наполеона III [9]. Брассёр окрестил рукопись Троанским кодексом в честь владельца, но в 1875 году в Мадриде появился еще один фрагмент, так называемый Кортесианский кодекс, который вскоре был опознан Леоном де Рони как часть одного и того же памятника. Обе части были объединены и хранятся ныне в Музее Америки в Мадриде, а вся рукопись – пятьдесят шесть листов, расписанных с обеих сторон, самая длинная из найденных кодексов майя, – известна ученому миру как Мадридский кодекс [10].
