Англичанину Фредерику Казервуду было сорок лет; он был уважаемым топографом, имел большой археологический опыт раскопок в Средиземноморье и на Ближнем Востоке. Он сопровождал экспедицию Роберта Хэя
[65] в долину Нила, где подготовил очень подробные прорисовки надписей, используя камеру-люциду – «портативный прибор с призмой, который позволял художнику видеть и отображать изображения сцен или объектов, спроецированных на бумагу» [26]). Это устройство Казервуд с успехом мог использовать и в работе с памятниками майя.
Эти двое познакомились в 1836 году в Лондоне и стали друзьями, и потому неудивительно, что, когда Казервуд поселился в Нью-Йорке, чтобы заниматься архитектурой, Стефенс убедил друга сопровождать его в Центральную Америку. В результате этого сотрудничества в 1841 году на свет появилось эпохальное издание – двухтомные «Происшествия в путешествии по Центральной Америке, Чьяпасу и Юкатану», а после второй поездки с целью исследовать Юкатан – «Происшествия в путешествии по Юкатану» (1843) [27]. Каждый майянист, включая меня, хранит эти часто переиздававшиеся шедевры на почетном месте своей книжной полки, поскольку они являются настоящей Книгой Бытия для серьезных исследований майя. Я никогда не устаю их перечитывать и всегда нахожу что-то свежее в восхитительной, непретенциозной прозе Стефенса и черпаю вдохновение из четких гравюр Казервуда.
История их путешествий и открытий рассказывалась много раз, даже в детских книгах, и нет необходимости повторять ее здесь. Но, возможно, стоит рассмотреть вклад, который они внесли в изучение цивилизации майя, и взглянуть на некоторые почти пророческие идеи Стефенса, частично основанные на его знакомстве с цивилизациями Старого Света.
Оставив в стороне исследование Стефенсом и Казервудом Гватемальского нагорья, где вообще нет надписей классического периода, обратимся к их важнейшим для майянистики свершениям. Соратники обследовали, описали и зарисовали основные здания и монументы Копана, Киригуа и Паленке в Южных низменностях, а также Ушмаль, Кабах, Сайиль и Чичен-Ицу на севере и несколько памятников в регионе Пуук, которые до тех пор почти не привлекали внимания археологов. Стефенс и Казервуд были первыми со времен испанского завоевания, кто посетил руины Тулума на восточном побережье полуострова. Излишне говорить, что это происходило в самых тяжелых условиях, задолго до появления репеллентов, антибиотиков и противомалярийных таблеток. Наши путешественники испытывали мучительные страдания, но никогда не жаловались, и проза Стефенса с точностью передает его стоический характер (в отличие, например, от Вальдека и других привередливых исследователей).
Президентом, направившим Стефенса в Центральную Америку, был Мартин Ван Бюрен
[66], а «конфиденциальная миссия», порученная Стефенсу, заключалась в том, чтобы найти в Центральной Америке авторитетного лидера, с которым можно было бы вести переговоры от лица Соединенных Штатов. К счастью для нас, обязанности специального посланника занимали мало времени. Однако, хотя Стефенс обычно преуменьшал угрозу, все-таки он и Казервуд находились на территории, объятой гражданской войной, и подвергали свою жизнь немалому риску.
Исследования Стефенса и Казервуда проводились методично и дотошно. Здесь Казервуду помог египетский опыт. Едва прибыв в Копан, грандиозный классический город на крайнем западе Гондураса, Казервуд немедленно принялся за дело. «Мистер Казервуд выполнил в общих чертах все рисунки с помощью камеры-люциды и поделил бумагу на части, чтобы максимально экономно передать пропорции» [28]. Такой точный метод при работе с замысловатым скульптурным стилем майя и их сложными надписями никогда раньше не практиковался в городах майя и, конечно, был недоступен недалекому Альмендарису и одаренному излишне богатым воображением Вальдеку. Позже для лондонского издателя Джона Мюррея рисунки Казервуда были уменьшены и выгравированы на стальных пластинах.
Качество иллюстраций в публикациях 1841 и 1843 годов было настоящим квантовым скачком по сравнению со всем, что публиковалось раньше о древностях Нового Света. Достаточно сравнить изображение панели Храма Креста в Паленке, сделанное Казервудом, с искаженной версией в отчете дель Рио 1822 года, чтобы увидеть разницу. То же самое относится и к чисто архитектурным иллюстрациям Казервуда.
Много лет назад, еще будучи студентом Гарварда, я был в Ушмале, вооруженный экземпляром тома Стефенса и Казервуда, куда была вложена превосходная иллюстрация фасада Дворца Правителя в Ушмале. Стоя перед этим дворцом наяву, я сравнил оригинал с копией – и, если не считать реконструкций, проведенных мексиканским правительством в прошлом веке, они были практически идентичны. Стефенс и Казервуд могли бы, как Вальдек, лгать и преувеличивать мистику руин Ушмаля – кто из читателей в 1843 году заметил бы разницу? – но они этого не сделали.
И Стефенс, и Казервуд были знакомы с историей дешифровки древнеегипетской письменности, знали они и о блестящих успехах Шампольона. Как и Шампольон, Стефенс был убежден, что памятники древних городов, таких как Копан, содержат записи о правящих династиях. «Я верю, – писал он, – что его история высечена на его памятниках. Ни один Шампольон еще не обратил на них энергию своего пытливого ума. Кто же прочтет их?» [29]. Это была весьма разумная точка зрения, основанная на знании древних цивилизаций Старого Света, но с пренебрежением отброшенная последующими поколениями майянистов.
Свои размышления о поразительно мастерски вырезанных иероглифах на обороте стелы F из Копана Стефенс сопровождает следующим комментарием: «…мы считали, что в ее медальонах люди, которые ее водрузили, опубликовали записи о себе, с помощью которых мы могли бы однажды установить связь с исчезнувшей расой и приподнять завесу тайны, окутавшую город» [30].
Мнение Стефенса по вопросу возраста руин майя и идентификации языка, на котором говорили те, кто высек надписи, было удивительно похоже на взгляды Рафинеска, высказанные им несколькими годами ранее. Пришел ли Стефенс к этим идеям самостоятельно? По словам Виктора фон Хагена, биографа Стефенса (которому, правда, не всегда можно верить), незадолго до своей смерти «константинополец», как называл Рафинеска один из врагов, отправил Стефенсу письмо, отстаивая свой приоритет в интерпретации иероглифов, что впоследствии было признано самим Стефенсом [31]. Но это такой забытый уголок интеллектуальной истории, что на него, возможно, никогда не прольется свет.
В отличие от Кингсборо, Вальдека и им подобных, Стефенс был уверен, что руины Копана отнюдь не многотысячелетней давности и не были оставлены пришельцами из дальних стран.
«Я склонен думать, что нет достаточных оснований для веры в великую древность, приписываемую этим руинам; что они не являются трудами людей, которые умерли и чья история остается неизвестной; но, как бы моя идея ни противоречила предшествующим предположениям, они [города] были построены расами, которые населяли страну во время вторжения испанцев, или их не очень далекими прародителями» [32], —
