Первого мая 2003 года президент Буш прилетел с визитом на авианосец, находившийся в мирных водах у Сан-Диего, и с транспарантом, возвещавшим о выполнении миссии, объявил, что основные боевые операции в Ираке завершены. Меньше чем через месяц президент скажет: «Мы нашли оружие массового уничтожения». Он ошибался.
Когда человек, которого Рамсфелд выбрал в преемники Гарнера, пришел ко мне, я по-настоящему забеспокоился. Он сразу же начал рассказывать мне все об Ираке и о том, что он собирается сделать, чтобы взять ситуацию в свои руки. Пол Бремер хорошо знал, что именно он должен делать как глава Временной коалиционной администрации в Ираке, но его подход, как мне показалось, совершенно исключал какое-либо знание о том, как там на самом деле обстояли дела. Никаких свидетельств существования плана восстановления по-прежнему не было, поэтому мы с Диком Лугаром решили съездить в Ирак, чтобы посмотреть и послушать, что там происходит. Мы попросили сенатора Чака Хэйгела присоединиться к нам.
Одним из первых, с кем мы встретились в Багдаде, был Пол Бремер. Большая часть нашего разговора была посвящена трудному вопросу о том, как быть с иракскими военными. Мы все опасались, что недавнее решение Бремера о роспуске армии превратит бывших военных в толпу озлобленных безработных мужчин с военной подготовкой. Бремер сказал нам, что недавно он решил снова начать выплачивать жалованье некоторым нижестоящим офицерам, но не собирать армию. Так что теперь, подумал я, нам придется иметь дело с озлобленными безработными мужчинами с военной подготовкой, которые к тому же еще и при деньгах. Затем Бремер заговорил о том, что планирует распродать промышленные предприятия, принадлежавшие государству, и это показалось мне неразумным решением, уходящим корнями в идеологию и мгновенно превратившим Ирак в лабораторию рейганомики на Ближнем Востоке. Это не имело никакого смысла. Ирак был мало приспособлен к такому подходу, и я считал, что из-за этого решения уровень безработицы может возрасти, и тогда мы обеспечим повстанцев потенциальными рекрутами.
В какой-то момент мне надоела уверенность Бремера в том, что все его замыслы увенчаются успехом. «Перед вами стоит очень тяжелая задача, — сказал я ему. — И даже если бы Господь Всемогущий снизошел до нас и дал нам 60 % правильных ответов, наши шансы на успех в этом деле все равно стремились бы к нулю». Но Бремер был непоколебим. Он продолжил, подчеркнув, что ситуация с безопасностью улучшилась с тех пор, как он прибыл в страну. Бремер рассказал нам, что за два месяца, прошедших с момента падения статуи, Временная коалиционная администрация уже обучила тридцать тысяч иракских полицейских. Я позволил себе в этом усомниться. Проведя достаточное количество времени в Косово и Боснии, я знал, сколько в действительности требуется времени, чтобы должным образом подготовить полицию. Поэтому мы отправились в полицейскую академию Багдада, чтобы проверить, как идут дела. Когда мы проезжали мимо площади, где раньше стояла статуя Саддама, я думал о наших шансах на хороший исход в Ираке. И я знал, что команде Буша придется в корне изменить свой план, чтобы из этого вторжения вышло что-то хорошее.
Вне зависимости от того, что делал президент Буш и чьим советам он следовал, я хотел, чтобы мы добились успеха в Ираке. Буш был единственным, кто действительно мог способствовать нашему успеху. Его успех был успехом Америки, а его неудача — неудачей Америки. В июне 2003 года я все еще думал, что у нас есть возможность сделать жизнь в Ираке лучше, чем она была до нас. Я никогда не верил, что мы сможем создать там либеральную демократию, но я был убежден, что мы сможем объединить страну на федеративных началах с соответствующим правительством, где все основные общины — шииты, сунниты и курды — будут иметь своих представителей и долю доходов от нефтедобычи. Ирак будет страной, где уважаются права суннитского меньшинства, страной, которая не станет рассадником или убежищем для террористов, страной, которая не будет представлять угрозы ни для нас, ни для своих соседей.
Я считал, что вернее всего судить об успешности первых предпринятых шагов можно по наличию и состоянию сил полиции. Я уже давно полагаю, что безопасность — это основное требование для любого правительства. Все вытекает из безопасности. В ее отсутствие восстановление не сможет продвигаться, а простые граждане не будут доверять правительству. В ее отсутствие нешуточные разногласия среди иракского населения стали бы еще более заметными. Меня поразил и ободрил тот простой факт, что в тот, первый мой визит некоторые иракцы не представлялись нам как шииты или сунниты, но уже были иракские лидеры, эксплуатирующие межконфессиональную вражду, чтобы отделить шиитов от суннитов, суннитов от курдов и так далее. У нас не было времени, чтобы все исправить. И меня не обрадовало то, что я увидел на основной площадке полицейской подготовки.
Отвечавшего в то время за программу обучения Бернарда Керика нигде не было. Вид самого здания уже давал повод для тревоги. Здание выпотрошили, оставив только торчащие из стен гвозди, и электропроводка, и водопровод оказались выставлены на всеобщее обозрение. Один из американских чиновников на объекте объяснил ситуацию: в Багдаде до войны было много полицейских, но от ветеранов сил полиции было бы мало толку, ведь на самом деле они были просто хорошо вооруженными головорезами Саддама Хусейна. Я помню, как чиновник указал на пяти- или шестиэтажный жилой комплекс неподалеку и рассказал, что если бы в этом здании произошло, например, убийство, они просто повесили бы объявление внизу, в котором всем было бы сказано явиться в полицейский участок. А тех, кто не пришел бы, саддамовская полиция, скорее всего, убила бы. И все это знали. Они были, как нам сказали, немногим больше, чем отрядом наемных убийц. У них не было ни показателей раскрываемости преступлений, ни патрульных машин, ни той подготовки, которая требуется от полицейских в США. Большинство не знали даже, как регулировать дорожное движение.
Когда я спросил, сколько времени потребуется, чтобы подготовить семьдесят пять тысяч профессионалов, мне ответили, что пять лет и еще пять тысяч профессиональных тренеров. Когда я спросил, есть ли у них места для заключенных под арест, мне сказали, что на их обустройство уйдет не меньше двух, а то и трех лет, и то если будет финансирование. В какой-то момент стажеров выгнали на плац, чтобы устроить для нас небольшую демонстрацию. Когда им по-арабски выкрикнули приказ, новобранцы очень старательно, но абсолютно хаотично поспешили построиться. Это было в духе комедий немого кино, и было бы смешно, если бы не было так грустно. Я не мог отделаться от мысли, что эти люди либо невероятно храбры, либо отчаянно нуждаются в жалованьи. Я все еще иногда вспоминаю их, марширующих по этому двору в новеньких синих мундирах, и задаюсь вопросом о том, сколько из них все еще живы; полиция стала первой и самой заметной мишенью повстанцев и вооруженных отрядов непримиримых религиозных фанатиков. Перед отъездом мы спросили иракского офицера, в чем они больше всего нуждаются. Он ответил, что им нужна зеленая форма.
— Но ваша форма совсем новая, — сказал я.
— Полиция Саддама носила зеленое, — пояснил он. — Нас будут слушаться, только если мы будем в зеленом.
Я вышел из этого отделения полиции, мрачно прикидывая наши перспективы в Ираке. Все приложенные до сих пор усилия оборачивались катастрофой.
