– Я же говорю, эти русские – сумасшедшие! – восклицает Огюст.
Альбери весь багровый от злости, а аукционист продолжает свою речь:
– Это действительно потрясающая работа, единственная в своем роде, в вашей коллекции будет нечто столь таинственное, пришедшее прямиком из эпохи Возрождения! – Нервы у всех напряжены, люди замерли в ожидании новой ставки… – Итак, девяносто два миллиона – раз, – поднимая в воздух молоток, произносит аукционист, – девяносто два миллиона – два… – Он замолкает. – Возможно, мы должны дать чуточку больше времени на размышления, месье Альбери?
Тот, густо покраснев, резко качает головой.
– Так и быть, девяносто два миллиона – три! – Такое ощущение, что стук молотка оглушает. – Продано! – кричит аукционист. – Дамы и господа, мы только что стали свидетелями нового мирового рекорда!
Зал взрывается громкими аплодисментами. Представительница поздравляет покупателя на русском, салфеткой вытирая капли пота с собственного лба.
– Немыслимо! – Огюст взбудоражен. – Я ожидал чего угодно, но и представить себе не мог, что все выйдет из-под контроля до такой степени.
Я же буравлю взглядом Тео. Он не аплодирует, выражение лица невозмутимое. Он бросает взгляд на часы, словно находиться здесь ему в тягость.
– Что там следующее в программе? – спрашиваю я, обращаясь к Огюсту.
– Если тебя интересует Айвазовский, то они решили закончить им вечер, лучшее оставили напоследок. Ты же знаешь, как это работает: надо начать и закончить на громкой ноте. – Он отслеживает мой взгляд и, хмыкнув, сообщает: – Странно, что де Лагас не поучаствовал. Ему от отчима осталась потрясающая коллекция шедевров эпохи Ренессанса. Он мог бы ее расширить.
Я бросаю любопытный взгляд на Огюста:
– А ты откуда знаешь?
– Скажем так, Жозеф был той еще акулой в мире искусства. Мимо него не проходило ничего. После его смерти Альбери мечтал выкупить эту коллекцию, и ходили слухи, что он предлагал баснословные деньги этому отпрыску, – фыркает Огюст, – но тот явно в них не нуждался. У него-то деньжат побольше, чем у обедневшего аристократа. Теодор не продал ни одной картины. Более того, он отказывает всем организаторам разнообразных выставок. Говорят, шедевры пылятся в их семейном шато всем вокруг на зависть. – Огюст бросает многозначительный взгляд на Альбери. – Были времена, когда они с Жозефом противостояли друг другу не на жизнь, а на смерть. Дело даже доходило до попыток совершения кражи. В то время у Альбери все еще были деньги… Я говорю о крупных, баснословных суммах.
– Так вот что ты имел в виду, говоря «дежавю», – наконец понимаю я.
– Именно, Беренис.
– Как думаешь, за сколько Альбери готов выкупить Айвазовского?
Огюст задумчиво пожимает плечами:
– Без понятия, искренне надеюсь, что она не достанется этому индюку и что на горизонте появится новый русский. Возможно, в нем проснутся патриотические чувства и он захочет вернуть шедевр на родину?
Огюст говорит так, будто картина и вправду создана рукой Айвазовского.
– Это твоя мечта, да? Облапошить какого-нибудь Абрамовича?
Он довольно улыбается во весь ряд белых зубов:
– Ты только представь, как весело это будет!
Я закатываю глаза и ничего не отвечаю. Весело. Мы весело совершаем преступления…
Середина аукциона проходит спокойно. Альбери покупает несколько малоизвестных картин. Огюст тоже приобретает одну.
– На холсте этой ты воссоздашь Руанский собор! Те же года, та же эпоха.
– Ну разумеется, ты купил ее не для того, чтобы повесить у себя в столовой, – язвлю я, и Огюст хмыкает.
Когда очередь доходит до Айвазовского, он замирает на своем стуле. Картину поднимают на сцену, и он хватает меня за руку.
– Беренис, ты это видишь? – шепчет он. – Это создала ты.
Он поворачивает голову в мою сторону и заглядывает мне в глаза, его же сверкают безумным блеском. Для него это знаменательный момент.
– Я сделал это: ты вошла в историю… – Его голос хрипит.
– Под чужим именем, – отзываюсь я без всякого воодушевления.
Аукционист времени не теряет и начинает свое представление:
– Дамы и господа! Представляю вашему вниманию великого русского мариниста Ивана Константиновича Айвазовского. Картина, ранее не видевшая свет, томилась в коллекции семьи аристократов Пугачевых, которые эмигрировали во Францию в период русской революции. Правнуки же наконец решили явить ее большой публике! Перед вами, – он делает театральную паузу, – «Черная буря» тысяча восемьсот восемьдесят девятого года.
Толпа затаила дыхание. Подбирая название картины, Огюст решил отталкиваться от более известных произведений мастера для звучности.
– Начальная цена – три миллиона евро! – провозглашает аукционист и набирает в легкие побольше воздуха, чтобы начать восхваление данной работы.
Но неожиданно, словно гром среди ясного неба, до нас доносится уверенный голос:
– Сто миллионов.
Тишина. Зал погружается в ошеломленное молчание.
– Пардон, – выскакивает у аукциониста; он пытается собраться, но это дается ему не так-то просто. – Нам всем наверняка послышалось, – неловко жестикулируя, шутит он. – Повторите, пожалуйста, вашу ставку, месье де Лагас.
Тео встает и, четко артикулируя каждую букву, громко повторяет:
– Сто миллионов евро.
Публика шепчется. Огюст рядом со мной теряет дар речи и просто распахивает ворот рубашки, делая глубокие вдохи. Внезапно Альбери взрывается и, подскакивая со своего стула, злобно кричит:
– Ты ненормальный! Кто отдает за Айвазовского такие суммы?!
Принять проигрыш ему не так-то просто. Тео даже не поворачивает голову в его сторону. Несколько секьюрити отлепляются от стен и смотрят на аукциониста. Стая собак в ожидании приказа, но тот слегка качает головой.
– Месье Альбери, прошу вас, присядьте. Мы все шокированы, но, друг мой, не стоит так печалиться. – Тон шутливый, но в нем сквозит предупреждение.
Альбери коротко кивает, его грудь вздымается от частого дыхания, но он находит в себе силы извиниться.
– Прошу прощения, – громко говорит он, – эмоциональный нынче выдался вечер.
– Эмоциональный – не то слово! – широко улыбаясь, произносит аукционист. – Итак, дамы и господа! Это определенно исторический вечер! Сто миллионов – раз! Сто миллионов – два! Сто миллионов – три! Продано, месье де Лагас! Приношу наши поздравления!
– Благодарю, – негромко произносит Тео.
– Скажите честно, вы решили не тратить наше время и поэтому сразу озвучили такую цену? – заигрывая с ним, шутит аукционист.
– Я решил не тратить свое, – спокойно отзывается де Лагас, чем вызывает всеобщий смех.
