– Зато у меня есть Громовик.
– Кто-о?
– Громовик, кареглазый.
Глаза у девчонки, не карие, конечно, а серые и вредные, скакнули. Она помотала головой так, что вредная светлая коса выскочила из-за спины и спряталась снова, как язык хищной, но косоватой ящерицы.
– Покажи, – потребовала она.
Данька немножко смутился.
– Не с собой.
– Что ты врешь, Громовик не может быть не с собой. Врешь ты все, понял? Врун!
– Ах, я врун? Я врун?!
Данька задохнулся, подыскивая слова, и понял, что слова не нужны.
– Щас, – сказал он с угрозой. – Щас-щас.
Развернулся и почти побежал к своему купе.
Данька чуть не воткнулся в ребро жесткой двери, хотя щель была пошире, чем плечи. Поезд качнулся назло. Вредная девчонка наверняка захихикала, но Данька озираться не стал. Пусть хихикает, недолго осталось. Потом Данька хихикать будет.
Мама смотрела в окно и не обернулась на грохот, с которым ввалился сын. Данька думал почему-то, что мама опять в туалете, десятый раз, или в курительной, поэтому немножко растерялся. Но мама не отрывалась от далекого белого домика на самом краю желтого поля. Домик еле заметно отворачивался от поезда, как первоклашки от завуча.
Данька понял, что если будет тихим и быстрым, как Макс-молния, помощник Громовика, то мама его вообще не заметит, и принялся тихо и быстро раздвигать молнию чемодана. Почти получилось, замок вжикнул совсем шепотом, но мама, как всегда, заметила. В самый неподходящий момент, когда Данька нащупал папочку с бумагами, а в ней – направление.
– Нюшка, ты что ищешь? – спросила мама, с трудом отвернувшись от окна.
Данька невнятно пробормотал что-то убедительное и поспешно зашуршал пакетом с фруктами. Мама показала улыбку, хотела что-то сказать, но отвернулась снова – будто в окно смотреть. Только зажмурившись в окно не смотрят. А мама зажмурилась – Данька это по ресницам видел.
Обычно в таких случаях Данька неловко прижимался к маме и гладил по рукаву или по плечу, а мама обнимала Даньку и быстро успокаивалась. Но сейчас было некогда. Надо было показать вредной девчонке… Всё ей показать, в общем.
Данька убрал направление за спину и выскользнул в коридор.
Вредная девчонка не смылась, как он опасался. Стояла и ждала с очень нахальным видом.
Данька торжествующе вытащил бумагу из-за спины и сунул девчонке под нос.
– Видала?
Девочка, снисходительно улыбаясь, протянула руку. Данька отступил, не опуская бумагу.
– Так читай. Видала?
Девчонка увидала. Поспешно отступила на шаг, и глаза у нее снова запрыгали, как пара зайцев.
– И кто из нас брехло? – свирепо уточнил Данька.
Девчонка распахнула рот, захлопнула и бросилась в свое купе.
Данька торжествующе улыбнулся.
Улыбался он недолго, даже убрать направление в прозрачный файлик не успел. Из купе, в которое драпанула девчонка, выдвинулись пузатый дядька и тетенька с прической. Наполовину выдвинулись, едва уместившись в проеме. Но уместились – и принялись разглядывать Даньку, будто карпа в рыбном ряду. С брезгливым восторгом. Девчонка басовито нашептывала между локтями родителей.
Данька хотел сказать что-нибудь крутое и резкое, как положено помощнику Громовика, но ничего не придумал, поэтому просто попятился. И уткнулся в маму.
Она стояла и смотрела. Не на Даньку – на пузатого дядьку и тетеньку с прической. Не отрывая глаз, положила пальцы Даньке на плечи, и лицо у мамы как-то изменилось – как, Данька рассмотреть не успел, потому что мама прижала его спиной к себе.
Пузо с прической переглянулись и поспешно скрылись в купе, мягко лязгнув дверью. Может, вредной девчонке нос прищемили, злорадно подумал Данька.
– Да, – сказала мама лязгнувшей двери незнакомым тоном.
Данька неудобно задрал голову, чтобы понять мамино выражение лица и объяснить, что эти дураки сами первые выперлись и стали пялиться, как на бегемота в зоопарке. Но мама сама, оказывается, рассматривала Даньку – не как бегемота, а будто решая, обнять его или пенделя с разбегу отвесить. Мама никогда не отвешивала Даньке пенделей, даже без разбега, но Данька все равно поежился, торопливо юркнул мимо мамы в купе и принялся пристраивать направление на место.
Мама вошла следом, некоторое время понаблюдала за его суетой и сказала:
– Ну помнешь сейчас. Ладно, оставь, уже почти приехали.
Они не почти, они совсем приехали. Поезд плавно затормозил, а изображение в окнах сменилось резко – вместо полей потянулись блестящие длинные здания, похожие на рассыпанный конструктор «Лего» для гигантских роботов-трансформеров.
Перрон был тоже как из великанского «Лего» – разноцветный, отполированный и в сложных солнечных фигурах, будто из растопленного и тут же схваченного морозом сливочного масла.
Балки крыши напоминали велосипедные спицы, они не крутились, зато лучились звездочками и усиливали тепло и свет, падавшие вниз, на Даньку с мамой. Данька вздохнул и засмеялся. У них в городе солнца не было недели две – или сыпал мелкий противный дождик, или просто серое низкое небо лежало прямо на капюшонах и козырьках кепок, придавливая дома, деревья и людей. Данька думал, что это теперь везде так. А здесь было по-другому. Все правильно, здесь же Громовики живут, они умеют делать погоду. И для себя ее делают хорошей.
Теперь и Данька всегда будет с хорошей погодой.
Кроме мамы с Данькой, никто из их вагона не вышел. Проводница, пару раз оглянувшись, с грохотом захлопнула дверь и поглядывала сквозь стекло на Даньку и на перронные часы под плакатом «Мечты сбываются», огромные и очень крутые, с кучей ярких циферблатов, крутящихся механизмов и деталей, которых отсюда и не разглядеть. Данька отвлекся от них, только когда мама дернула за руку и сказала:
– Не застывай опять, не найдем же.
Она уже успела поджечь сигарету и высадить ее наполовину.
Из дальнего вагона, оказывается, вывалили сразу несколько пар, которые утягивались за угол вокзального здания. Мама метнула окурок в урну, вцепилась левой рукой в ручку чемодана, правой – в Данькину кисть и рванула. Но Данька все равно успел засечь прилипшую к окну вредную девчонку. И засечь успел, и сделать вид, что не замечает, просто шаг себе чеканит, мощно так. Но, к сожалению, вздрогнул и головой повел, когда возникшая в окне рядом с девчонкой тетенька с прической послушала, что канючит дочь, – а она явно канючила, – коротко шарахнула ей ладонью по башке и отдернула от окна, будто занавеску. Ну и занавеску вместо девчонки придернула.
Понятно.
Девчонку было немного жалко, хоть и вредная. Ладно, сама виновата.
Тут Данька отвлекся, потому что мама почти побежала под грохот чемоданных колесиков. Пришлось тоже бежать, на ходу поправляя рюкзак, тяжелый, – мама собрала его, будто обратная дорога занимала не полдня на поезде, а неделю вверх по Джомолунгме. Это такая гора, самая высокая в мире. Без Громовика фиг залезешь.
