Гувернантка у них с сестрой была. Но, во-первых, пожилая латиноамериканка, а во-вторых, скорее няня. Она помогала маме по хозяйству, когда они ещё не ходили в школу. Единственное, чему она их научила — что словом пута можно выразить любую эмоцию от гнева до восторга. Путо (видимо, проститут) она звала отца, путон вербенеро (чёртовы шлюхи) соседок, а уна путада (хреново, паршиво, чёрт побери) восклицала при каждом удобном и неудобном случае.
— Старая? — поверила ему Файлин.
— Нет, молодая и красивая, — загадочно улыбнулся Марк.
— Ты с ней потерял девственность? — спросила она шёпотом. С восторгом.
Марк чуть коктейлем не подавился, представив себя в объятиях Рамоны, с её формами размера плюс-сайз.
О чём только думает эта девчонка! — возмутился он. Но в ответ лишь многозначительно пожал плечами, что означало ни да, ни нет.
Она же ещё мала задавать такие вопросы! Но тут же подумал: а неплохо будет добавить подробностей и выдавать эту историю за правду.
Сколько ей допустим было, гувернантке? Скажем, семнадцать? А мне тринадцать. Не слишком рано?
Что касается порки, для себя он решил, если в ней и была какая-то методика «кнута без пряника», то в нём она вызывала единственное желание — справиться с заданием быстрее и наконец засунуть спину под холодный душ. Может, в этом и был смысл? Но пока Марк просто терпел, присматривался, прислушался и делал, что говорят, потому что ничего не понимал.
И ладно язык. Ладно каталоги аукционных домов, что он зазубривал постранично. Ваан всё же была специалистом по антиквариату, а он как бы её подмастерьем, это пригодится для работы. Хоть с каталогами и было сложнее: там были картинки, а не только имена и даты. Нюансы, которых Марк не понимал, а Мадам лупцевала его за каждый промах. Но зачем она заставляла его учить наизусть бессмысленные колонки цифр, он не вдуплял совсем. Он был уверен, чтобы тренировать память, есть методики и проще, и безопаснее.
Он не спорил. Просто не понимал: зачем бить? И надеялся, что однажды поймёт. Перестанет чувствовать боль, или вместо неё почувствует что-то другое. А, может… он пристально посмотрел на Файлин, словно она натолкнула его на эту мысль. Может, его именно дрессируют как собаку? И какими словами не прикрывай суть — это всё то же подчинение, повиновение и послушание?
Ему казалось, что на таких условиях они договорились: он делает всё, что говорит мадам Ваан, а она — помогает ему найти убийц сестры и поквитаться. Но месяц подходил к концу, а он пока он не получил ничего.
В тот же день, пока Ваан не было, он зашёл в спальню и заранее ослабил крепления наручников.
А на следующее утро…
— Цифры, — сунула Ваан ему под нос лист.
Он намерено ошибся, вырвал руку и перехватил занесённую плётку.
Накрутил на руку кожаные верёвки и подтянул женщину к себе:
— Хватит. У нас был договор.
Она испугалась. Тень страха набежала на её лицо лишь на мгновенье и тут же сменилась удивлением, но Марк заметил. А потом Ваан засмеялась и отбросила плётку в сторону.
— На этом твоё обучение окончено. Поздравляю, мой мальчик, ты получил диплом с отличием. И перешёл в следующий класс. Теперь ты младший партнёр.
— Где вы были? — засунула в рот коктейльную трубочку Лина.
Сегодня они встретились не возле дома, а сразу в кафе.
Файлин уже там сидела, когда Марк вернулся.
И он чуть не поперхнулся холодным фрешем, понимая, как же ни к месту сейчас будет рассказывать. Но и не поделиться не мог.
— Не к столу будет сказано. На отвратительной выставке. Просто на самой ужасной, какую только можно представить, — скривился Марк.
— ?.. — округлив глаза, Файлин ждала рассказа.
— Там были картины, нарисованные, — он прочистил горло, — говном, спермой, рвотой, грудью и пенисом…
И лучше бы он не знал, чем писаны те шедевры.
— Я надеюсь, ты ничего не хочешь здесь украсть, — тихо спросил он у Ваан. Она стояла с невозмутимым видом у одной из картин и жевала жвачку, когда Марк едва сдерживал тошноту и даже губы облизать боялся: ему казалось это всё к нему налипло. — Потому что я это не понесу, если что. Я к этому даже не притронусь.
Ваан сказала, что пока в его партнёрские обязанности будет входить в основном применение грубой физической силы. И он прикидывал сколько может весить это, прости господи, полотно.
Ему казалось, это они ещё остановились у самого безобидного, что было на этой выставке — у какого-то детского рисунка. Но как же он ошибся.
— А чем это, кстати, написано? — склонил он голову, пытаясь прочитать надпись.
— Тут важнее не чем это, а что это, — усмехнулась Ваан. — Это написанная членом «Мона Лиза».
— Да-а-а?! Хм, — подпёр Марк кулаком подбородок, глядя на мазню хером. — Так разница почти и незаметна. Это точно не оригинал? Посмотрите, как тщательно прорисованы детали! Какие ровные линии! Нет, пусть они выкинут из Лувра жалкую пародию на искусство и повесят на место Да Винчи этого членописца, — сверился он с надписью, — Членомазова. Да.
Ваан долго держалась, но всё же прыснула со смеха.
— Прекрати, Марк!
Он хотел высказаться и по поводу «Девятого вала», что висел рядом, и по поводу «Чёрного квадрата», почему-то с потёками, но «он художник, он так видит», только Ваан скосила глаза в сторону и её лицо утратило даже намёк на улыбку.
— И картины — говно, и художники — пидарасы, — тяжело вздохнул проходящий мимо пожилой мужчина, обращаясь к своей спутнице. — Прав был Никита Сергеевич. Как в воду глядел…
Ваан проводила пару глазами.
— Мы здесь потому, мой мальчик, что вот тот дядя, что в восторге от своей идеи купить портрет Бисмарка, написанный говном, художником гомосексуалистом и подарить своему другу ярому гомофобу, и есть тот, кто тебе нужен.
Марк замер. И моментально его узнал…
— И какие тебе понравились? — спросила Лина.
