Но Лютый честно старался меня не очень сильно помять. И ему почти удалось. Ключевое слово «почти». И когда я уже решил, что так и погибну от мощных проявлений чувств бывшего каракала, сбоку раздалось:
– Лютый, хорош дурковать. Задавишь гостя от радости, потом сам горевать будешь.
Мутант разочарованно сказал «мрууум», но мять меня перестал.
Я, слегка офигевший от только что произошедшего, с трудом поднялся на ноги – и увидел того, кто только что, возможно, спас меня от инвалидности.
За время, пока мы не виделись, лесник почти не изменился. Только стал каким-то… нечетким. Вроде и он, а попытаешься присмотреться – и плывет картинка перед глазами, никак взглядом детали не уловить. И длинный штык на его винтовке изменился, став цветом похожим на «Бритву», когда она полностью заряжена. Будто изнутри светился длинный и острый кусок металла, словно его отлили не из стали, а из куска чистого неба.
– Очнулся, молодь зеленая? – поинтересовался лесник, ухмыльнувшись в бороду, отчего лицо его слегка смазалось на мгновение – так бывает, когда на старом телевизоре появляются помехи.
– Типа того, – сказал я, глядя, как Лютый подходит к расплывчатому леснику и садится рядом, словно верный пес. Не скажу, что меня не кольнула булавка ревности. Вроде чуть-чуть, но все равно ощутимо.
– Ну, коли так, говори, зачем пришел. Небось опять исполнение желания понадобилось?
Я не торопился с ответом, осознав наконец после беспамятства, где нахожусь.
Это был зал Монумента. Тот самый, где мне не раз случалось находиться при разных обстоятельствах.
Тут тоже ничего не поменялось. Огромное помещение заполняли горы мусора – бетонные блоки, стальные балки, разбитое офисное оборудование, большие приборные панели с разбитыми экранами…
А посреди всего этого хаоса возвышалось громадное сияющее надгробие.
Монумент…
Та самая аномалия, которая, согласно легенде, исполняет любые желания, стоит лишь попросить ее об этом. Вон они лежат, просившие. Некоторым повезло. Они просто вывалили Монументу свои несложные хотелки – и умерли мгновенно, потому что настоящее богатство, например, по мнению аномалии, – это когда ты никому ничего не должен, и себе в том числе. Абсолютная свобода от материального, низменного, ненужного. Ибо считает она, что живые люди глубоко несчастны, так как их обуревают слишком ничтожные, низменные желания…
Ну и дарит она им то счастье по своему разумению. Кому-то мгновенную смерть – если заслужил, конечно. Других заставляет помучиться, если, например, человек желает стать счастливым за счет несчастья других. Я этот Монумент хорошо изучил за то время, пока бродил по Зоне. Есть у него своя логика – и своя справедливость. Он и правда умеет исполнять желания. Но тот, кто хочет в этой жизни лишь денег, власти, кто хочет возвыситься над другими, посматривая на них с высоты своего положения, обречен медленно гнить здесь, возле подножия Машины желаний, которая лучше самих желающих знает, что им на самом деле нужно…
А еще я увидел два светящихся столба рядом с Монументом. И внутри этих столбов недвижно застыли две фигуры – Фыф и Томпсон.
– Нет, – покачал я головой. – Мне ничего не нужно. Я их привел. У них желания… были.
Лесник кивнул.
– Потому он тебя и не тронул, что желания для себя у тебя нет…
– Кого ты хочешь обвести вокруг пальца, старик, – перебил я его. – Монумент тут ни при чем. Все, что он умеет, – это исполнять желания. Возможно, ты что-то правильно попросил у него, и он дал тебе великую силу. Это не он, это ты моих друзей обездвижил зачем-то. И «мусорщиков» в коридорах Зоны ты убиваешь своим штыком, мгновенно перемещаясь на любые расстояния. И нас сюда тоже ты перенес для чего-то.
– А хоть бы и так, – пожал плечами лесник. – Я охраняю Монумент от всякой нечисти, а он мне за это силу дает. Харон вот типа тоже его охранял со своей группировкой, а толку? Постоянно кто-то из сталкеров сюда прорывался со своими дурацкими желаниями. Со мной же такого никогда не будет. Так-то, молодь зеленая.
Он самодовольно ухмыльнулся в густые усы, колыхнувшиеся от его ухмылки неестественной рваной волной.
– А мы тебе тогда зачем? – поинтересовался я. – Вижу, что трупов возле Монумента значительно прибавилось. Почему мы не в их числе?
– Возможно, потому, что знаю я тебя, сталкер, – пожал плечами сторож самой известной аномалии Зоны, сам ставший разумной аномалией. – Ты у Монумента никогда ничего для себя не просил, и за это я тебя уважаю. А сейчас просто интересно стало, зачем ты сюда снова притащился и этих двух мутов с собой приволок.
– Ясно, – кивнул я. – Значит, ты стал прокладкой между Монументом и теми, кто к нему идет за исполнением желаний. А по какому праву, старик, ты решаешь, кому жить, а кому умирать? Причем, судя по количеству трупов, твое решение всегда очевидно – я смотрю, во время твоей добровольной вахты никто из тех, кто добрался до этого зала, ничего попросить не успел. Ты их убил раньше.
Лицо лесника слегка перекосило – хотя, возможно, это была лишь очередная помеха.
– Да, убил, – ледяным голосом произнес он. – По праву того, кто чистит Зону от всяких тварей. В том числе и двуногих, не думающих ни о чем, кроме того, как набить свою ненасытную утробу.
– Хорошо, старик, – кивнул я. – У тебя свой закон, и ты имеешь на это право. Но не думал ли ты, что, отнимая жизни тех, кто дошел до Монумента, ты нарушаешь его закон?
Лесник усмехнулся.
– Монумент сделал меня всесильным, и это не случайно. Значит, его устраивает то, как я оберегаю его.
– В таком случае вы оба нарушаете закон Зоны, – сказал я. – Ты же помнишь: нельзя менять ничего из того, что заведено Зоной. Рано или поздно люди узнают, что Монумент теперь не Машина желаний, а Машина смерти, – и легенда исчезнет.
– И что тогда? – хмуро спросил лесник. – Меньше идиотов вокруг Саркофага шататься будет. Я хочу лишь одного – чтобы Монумент был счастлив. Он живой, понимаешь? И имеет право на счастье, как любое другое живое существо. Но к нему постоянно пристают с дурацкими просьбами или же пытаются захватить и подчинить себе, как те чертовы «мусорщики». Поэтому, пока я жив, ни одна тварь больше его не потревожит.
Я покачал головой.
– Когда исчезают легенды, меняется все, что с ними связано. Не мне тебе рассказывать, что бывает, если выстрелить в памятник Зоны. Если же ты убьешь самую известную легенду, я даже боюсь представить, что станет с Монументом, с Зоной, да и со всем остальным миром…
– Это все твои домыслы, – раздраженно бросил старик. – И знаешь, ты мне надоел со своими нравоучениями. Пожалуй, я погорячился, когда спас тебя. Но это никогда не поздно исправить.
Несмотря на возраст, лесник двигался очень быстро. В отличие от меня, который лишь несколько минут назад очнулся от беспамятства. Тычок сверкающим штыком был молниеносным, направленным точно мне в сердце…
