Обычно, когда опытного сталкера пытается захватить сильный псионик, у мутанта может не сразу получиться подчинить себе жертву. Волевой человек способен сопротивляться ментальному воздействию несколько секунд – но потом все равно его разум ломается под пси-ударами кровожадной твари.
Я видел – Томпсон понял, что происходит. Он даже с усилием, словно разрывая невидимую паутину, повернулся лицом в сторону Чистогаловки, где возле крайней хаты стояли они…
Матерый старый псионик с длиннющими руками, свесившимися почти до земли. Зона дает этим мутантам огромную ментальную силу, но зачастую уродует тело. Оно так всегда происходит, со всеми ее подарками, за которые она берет очень большую цену.
Рядом с древним мутом стояла самка – отвратительная тварь со спутанными грязными волосами, частично прикрывающими лицо, огромной нижней челюстью, высовывавшейся из-под волос, и большим брюхом, на котором лежали отвисшие морщинистые груди.
Самка протягивала в нашу сторону тощие руки со скрюченными пальцами, словно хотела дистанционно вцепиться в тех, кто убил ее родственника – возможно, сына. А старику-мутанту и протягивать ничего не надо было. Он просто глянул на меня – и ударил.
Мне показалось, что по мозгу невидимой кувалдой заехали. Именно так – по мозгу, сквозь череп. Перед глазами все поплыло, ноги моментально стали ватными. Мутант явно хотел убить меня. Не подчинить, а отомстить, ментально расплющив содержимое моей черепной коробки.
Но даже у сильных псиоников этот трюк получается не сразу. Мозг человека не так-то просто раздавить, потому мутанты этой породы наносят несколько ментальных ударов, один за другим, пока не начнут лопаться сосуды и человек не умрет от обширного геморрагического инсульта.
Однако между этими ударами проходит несколько секунд, за которые мут «перезаряжается» для нового удара. Сосредотачивается, сволочь. Обычно оглушенный человек этих мгновений не замечает, пытаясь понять, что с ним произошло. Но меня уже атаковали псионики, потому я знал, что нужно делать.
Колоссальным усилием воли я попытался собрать воедино расплывающуюся картину мира. Удалось мне это неважно, но по крайней мере я увидел мутов. Смутно, как в густом тумане, но увидел.
И начал стрелять.
Прицелиться возможности не было, да и времени тоже. Поэтому я просто представил толстую огненную линию, соединяющую ствол моего автомата и огромный лоб мутанта.
И нажал на спусковой крючок…
Лишь в двух старинных учебниках по стрелковому делу описан такой способ поражения цели. Называются они «Школа ходзюцу Ватанабэ-рю» и «Теттеки тосуи», что переводится как «Железная флейта». Про них мне рассказывал мой друг Виктор Савельев, русский ниндзя, обучавшийся в секретной японской школе якудзы. Его слова моментально всплыли в моей памяти, которую еще не успел отбить псионик.
И помогли!
Древние мастера писали следующее: «Если сердце ружья и сердце стрелка различаются, будет промах…» и «Мастер стрельбы из лука никогда не выпускает стрелы, не поразив цель…»
Всего два предложения – а сколько в них мудрости и бесценного опыта, который порой может спасти чью-то жизнь…
Как мою сейчас, например. И Томпсона, который силился поднять свой автомат, чтобы угостить свинцом старую ведьму, но оружие будто стало тонну весить… Немудрено, когда самка псионика пытается сделать из тебя послушную куклу, сгибая в бараний рог твою волю…
Но она все же отвлеклась, когда ей в лицо брызнули мозги из башки ее самца, которую я разнес длинной очередью от бедра. Спасибо вам, древние мастера, открывшие способ целиться сердцем – и стрелять, слившись воедино со своим автоматом, при этом мысленно поразив цель.
И отвлеклась она на меня.
Чтобы ударить…
На этот раз не ментально. Телекинетической дубиной шарахнула, выбив АК из моих рук. При этом автомат не упал на асфальт, а развернулся в воздухе и завис над шоссе, направленный стволом мне в лицо. И я прям почувствовал, как невидимый палец тянет за спусковой крючок…
Однако выстрела не последовало. И причина этого была банальна – оказывается, я, будучи в полубессознательном состоянии после ментального удара, высадил в мутанта весь магазин. Обычно я считаю патроны, которые расходую, – но не тогда, когда мозг вот-вот превратится в кровавую кашу.
В следующее мгновение автомат полетел мне в лицо, но я чудом на рефлексах успел уклониться. А после, неуклюже прыгнув в сторону, вырвал автомат из рук Томпсона и уже без всяких там восточных премудростей высадил весь магазин в пузатую мутантиху.
Хоть и двоилось у меня перед глазами, и руки тряслись, и шатало меня, как после литра ядреного самогона, но я попал. Толстуху будто бревном снесло – рухнула на спину и больше не двигалась.
Все…
Ноги подкосились, и я сел на асфальт. Трясло меня как в лихорадке – помятый мозг так отреагировал, понятное дело. Может, сотряс, может, контузия или еще что-то, неизвестное науке. Прям хоть бери меня с асфальта тепленького и сдавай в Институт аномальных зон для опытов, изучить, с чего это сталкера так крючит после того, как два мутанта поковырялись в его мозгах.
Пошатываясь, подошел Томпсон, присел рядом.
– Как странно, – сказал он. – Я все понимал, но мое тело просто исполняло приказ. Сначала убить тебя. А потом я должен был перевернуть автомат и выстрелить себе в голову…
– П-пожалуйста, – стуча зубами, проговорил я.
– У нас в штате говорят: если пациент шутит, значит, есть надежда, что он еще не сдох, – сказал Джек, вытащив из внутреннего нагрудного кармана плоскую фляжку и протянув ее мне. – На, глотни. Будет легче.
Я не отказался.
Горло обожгло огнем, по пищеводу словно раскаленное ядро прокатилось. Не люблю я это дело, но иногда можно. После боя, например, где тебя стопроцентно должны были убить, но вопреки всему не убили. И вот сидишь ты такой на асфальте весь разобранный, все тело болит и ноет, голова как чугунный колокол, по которому молотком от души долбанули… И чтобы собраться в кучу, подобный удар пламенем изнутри – годится. Не чтобы забалдеть до свинского состояния, а немного организм пнуть – давай, мол, хорош рассиживаться, сталкер ты или где? Не зря ж во время войны бойцам наливали наркомовские сто грамм…
– Благодарю, – сказал я. – Где взял?
– Там, откуда все в Зоне берется, – пожал плечами полицейский. – Трофей. Дома никогда бы чужого не взял. А с мертвого врага на войне – можно. Как я понимаю, здесь «Зона» и «война» – синонимы.
– Верно понимаешь, – отозвался я, возвращая флягу. – Хороший ты мужик, Джек. И оттого, думаю, живется тебе на свете непросто.
– С чего ты взял? – приподнял брови полицейский, тоже прикладываясь к фляге, которая по объему как раз и была на два хороших глотка.
– С того, что хорошим быть на этом свете очень сложно, – отозвался я. – Это сволочам всяким легко живется. Делай что хочешь, не оглядываясь на всякую обременительную чушь типа совести, порядочности, чувства долга. Легко им идти без этих кирпичей, привязанных к ногам, оттого и с карьерой у них всегда все в порядке, и с деньгами, и со здоровьем, не истерзанным нервотрепками, тоже.
