Глава 18. Прощание
Морскому не спалось. Рой мыслей в голове метался с той досадной скоростью, когда поймать одну конкретную никак не выходит, но и совсем не думать невозможно.
«Все позади. Ирина уехала. Хорошо, что зная правду, плохо — что правда эта так жестока и глупа… Я даже не сказал напутственного слова. И правильно, и так ведь все понятно. По крайней мере мне… Она, наверное, еще вернется хлопотать о Кларе. Лучше б не возвращалась!»
Морской вспомнил, как, заявившись поздно вечером домой, они с Галиной в красках описали все случившееся пани Ильиничне, и та (мудрая теща — залог семейной благодати!) скептически в ответ на сожаления Гали о Клариной судьбе отметила, мол, преступница ничем себе не помогла: уничтоженный дневник прежде всего компрометировал саму Бржихачек, рассказывая о ее симпатиях к жене врага народа в Изюме. А вспыхнувшая якобы из-за голубоглазого малыша жалость к сотруднице гостиницы могла быть просто запоздалым проявлением разума, ведь, потянув за эту ниточку и ничего не добившись от горничной, следователи преисполнились бы новых подозрений. К тому же — хотела того Клара или нет — бедная работница «Интуриста» все же пострадала, вместо похорон матери оказавшись в допросной.
— Так что мое мнение, — после этих доводов теща вопросительно глянула на Морского и, заручившись поддержкой, строго сказала дочери: — Нам всю эту историю надо забыть и ни о каких Кларах больше не волноваться. А то я знаю тебя, мать, решишь еще пытаться менять показания, смягчать ее участь, еще, поди, ей передачки в тюрьму понесешь!
— Не надо преувеличений! — отмахнулась Галочка в ответ. — Я всей этой казенной системы боюсь как огня, и, если вдруг придется нести передачку, наверное, грохнусь в обморок еще на этапе занимания очереди.
Припоминая этот ответ, Морской запоздало рассмеялся. Выходит, Галочка даже после своего отважного появления в «Интуристе» по-прежнему считает себя трусихой.
Он посмотрел на тихо сопящую рядом жену со странной смесью нежности и зависти. Лицо Галины было безмятежно. Она находилась еще в том дивном возрасте, когда легко засыпаешь даже после самого напряженного, полного тревог дня и утром просыпаешься почти что исцеленным.
«Милое настрадавшееся дитя и в то же время самая стойкая и прекрасная из женщин. Хоть в чем-то мне везет», — подумал Морской, бесшумно выскальзывая из-под одеяла.
Помимо прочего, его безмерно тяготил тот факт, что не вышло по-человечески попрощаться с Ларочкой. Вечером дочь, конечно, Морского не дождалась, а на вокзале завтра наверняка будет толпа народу, и толком ничего сказать не выйдет. И есть ли, собственно, что говорить?
Морской припомнил все их последние беседы, все разногласия, которые, по сути, были признаком взаимной заботы, все шуточки и легкие подколки… Тут он кое-что придумал и, хитро сощурившись, перенес печатную машинку на кухню. Ночь, как и подобает в подобные минуты, была лунной, глубокой и полной дразнящего пафоса.
Через четверть часа в дверь резко и уверенно позвонили. Почему-то Морской сразу понял, кто пришел, и почувствовал, как все внутри переворачивается. Какие-то мгновения он малодушно думал не открывать. Потом резко встал, стараясь не терять достоинства, криво улыбнулся своему отражению в стекле окна и, гордо откинув голову назад, уверенно пошел навстречу судьбе.
* * *
Обыск длился так долго, что Галочке периодически происходящее казалось нереальным дурным сном. Незваные гости переворачивали комнату вверх дном, ломали шкафы в поисках тайников, сбрасывая бумаги в сорванные с подушек наволочки. Двое понятых — явно привыкший к подобным мероприятиям дворник и перепуганная, набросившая плащ поверх ночной сорочки соседка по лестничной площадке — стояли по разные стороны балконной двери, словно часовые. Галочка все же пыталась оставаться человеком — предлагала соседке сесть, указывая то на кресло, то на табуретку. Но представители МГБ с осуждающим «не мешайте работать, гражданочка!» настойчиво рекомендовали Гале выйти из комнаты.
Едва зайдя, проверив документы и обыскав присутствующих — так тщательно, будто всерьез думали, что пришли к вооруженным бандитам и опасались сопротивления, — гэбисты потеряли к Гале всякий интерес, в то время как она, напротив, хоть как-то пыталась выяснить, что происходит.
Разбушевавшаяся было сначала Галочкина мама уже совсем успокоилась, но Морской, явно чтобы поберечь нервы жены и избавить ее от созерцания процесса обыска, несколько раз просил: — Дорогая, позаботься о пани Ильиничне, посиди с ней.
В самом начале визита МГБ Галочкина мама действительно всех напугала: она первой оказалась у двери в ответ на звонок и, резко распахнув дверь, сообщила:
— Я готова!
Полностью собранная, решительная, с туго перевязанным веревками дорожным чемоданом и очень бледным лицом она, узнав, что арестовывать пришли Морского, долго еще кричала, что это ошибка.
— Я знаю, что вы за мной! — кричала она наполнявшим прихожую людям. — Я вас ждала! Да, ложный вызов пожарной, скорой и горгаза наказуем — я полностью осознавала это, когда звонила. Но у меня есть что сказать в свое оправдание. Отягощающие обстоятельства — я соврала, сказав, что иностранная шпионка именно в данный момент поджигает гостиницу, пускает газ и крадет государственные тайны. Но есть и смягчающие — я знала, что моя дочь и ее… хм… подруга в опасности. Надеюсь, следователи примут во внимание…
Ее не слушали, она металась в возмущении, кричала, что все анонимные звонки совершала она, что Морского в тот момент вообще не было дома. Потом, осознав, наконец, что с телефонными звонками задержание никак не связано, она вдруг сползла по стене и начала жалобно всхлипывать. Галочке позволили налить для матери воды и плотно закрыли дверь кухни, где держали Морского, ссылаясь на оформление каких-то документов. И сколько Галя ни пыталась с тех пор пробиться к мужу, Владимир ей все время напоминал о необходимости позаботиться о маме, а парень, оформлявший документы, болезненно кривился и просил не беспокоить.
— Тут всё! — раздалось из комнат наконец. Гале позволили войти, добавив дикое: — Комната будет опечатана. Вот адрес, по которому писать заявление о совместной жилплощади и просьбу разрешить дальнейшее проживание в одиночестве. А пока можете взять лишь предметы первой необходимости. И соберите мужа, ему пора!
— Я не разбит, чтобы меня собирать! — нарочито бодро прокричал Морской, услышавший эти слова, и тоже вошел в комнату. — Я сам.
— Как знаете. Но только побыстрее. Нам еще в четыре места сегодня ехать.
Общались «гости» сдержанно, но в целом вежливо, и Галочка, как ни печалили ее следы грязных сапог на любимых сброшенных на пол книгах, сочла это добрым знаком. Быть может, все не очень-то серьезно и после объяснительной беседы Владимира отпустят? Тем более, что сам он держался очень уверенно и даже весело.
