— Выходит, у нас действует залетная компания? — переспросил Морской.
— Да. Только в этот раз спектакль с прилюдным оказанием помощи разыгрывать не пришлось. Жертвы спустились в булочную, не смирились с переучетом и сами себя загнали угол, оказавшись в пустом помещении наедине с грабителями. А дальше ты уже все знаешь… Грох очнулся и погиб в драке. Чтобы свалить вину на другую банду, наши грабители, как я считаю, уже убегая, нарисовали в булочной силуэт черной кошки и, вспомнив давний газетный репортаж, подписались, мол, это специальная «Черная кошка» из Харькова. Больше добавить к делу нечего… Как выходили из подвала, как зашли — никто не видел. Но совпадение по отравляющему веществу — точное. Снотворное для этих целей применяется давно, но универсального рецепта нет. Каждый варганит что-то свое.
— И кто эти бандиты — непонятно?
— В том-то и дело, — хмыкнул Коля. — Неуловимые какие-то. Отпечатков не оставляют. Одеты все время во что-то яркое — поэтому толпа не запоминает настоящую внешность. И больше одного раза в одном городе не промышляют. Куда девают награбленное — непонятно. И никогда еще после них не было такого, чтобы известный на весь город спекулянт пытался сбыть украденное ими добро. То есть в Кондрашине для нашей банды есть что-то особенное. Он — наш ключ. Осталось подобрать замок, и дело в шапке.
— Я бы сказал, что в шапке-невидимке, — бросил Морской, то ли издеваясь над тем, что Горленко в очередной раз перепутал слова, вспоминая популярную присказку, то ли и впрямь желая подчеркнуть неочевидность Колиных надежд. — Особенно меня смущает, что подброшенный Ирине конверт в эту версию не лепится… Иногородние преступники — это значит: пришел, ограбил, убежал. А тут вдруг такие следы — и Кондрашин с часами, и Ирина с конвертом…
— Вообще-то у Кондрашина наверняка имеются связи в гостинице. Втюхать кому-нибудь из приезжих сувенир или выкупить что-нибудь у прогулявшего все командировочные бедняги — привычное дело для людей кондрашинского сорта. Подозреваю, ему дневник Ирины достался вместе с часами. И он, еще не зная, что влезает в дело об убийстве, послал в гостиницу гонца для шантажа. Неясно только, как он его встретил… Да что мы гадаем? Еще немного, и точно все узнаем.
— Ты, как мне кажется, рисуешь слишком оптимистичный финал, — Морской по-прежнему было полон пессимизма. — А у нас пока лишь слишком затянувшийся эпизод, — он кивнул на окна подъезда. — Не пора вмешаться?
— Наши ребята в соседней комнате с Кондрашиным, — терпеливо напомнил Горленко. — Если услышат что-нибудь подозрительное или если Света условным стуком даст знать, что все свершилось, вон в том окне, — он даже пальцем показал, чтоб Морской тоже знал, за чем следить, — распахнется форточка.
— Вы проверяли? — нервничал Морской. — Может, она там заколочена наглухо. Или, может, в комнате у Кондрашина преступное логово, где затаилась вся банда, и никакой возможности подать сигнал у Светы нет. Или… Ну я не знаю, как можно так долго расспрашивать про какие-то часы…
* * *
Но Света вовсе не расспрашивала про часы. Ошеломленная, она сидела в мягком кресле и хоть и помнила все, что ей велели в театре — подбородок гордо приподнять, губы сложить бантиком и вытянуть чуть вперед, но уголки при этом опустить с презрением и обидой, — придать себе вид капризной богачки никак не могла. Кондрашин оказался замечательным. Слегка безумным, вроде даже пьяным, но потрясающе хорошим и очень стареньким.
Нет, поначалу все шло по плану. Поднявшись на второй этаж, Светлана с Ларой взялись за руки для пущей решимости и позвонили, как было написано: «К Кондрашину 2 раза». Немного подождали, позвонили снова. Потом еще. Света почувствовала, как леденеют пальцы. Такое с ней бывало от волнения. Уши и щеки горели, розовея, а пальцы делались вдруг обжигающе холодными. Внезапно Света вспомнила, что именно такое ощущение испытывала двадцать лет назад
[14], когда практически точно так же с близким Морскому человеком шла на безумное задание, намеренно играя роль наживки для преступника (только тогда это была жена Ирина, а сейчас — дочь Ларочка).
«Будем надеяться, что в этот раз все будет не настолько драматично», — подумала Светлана и снова потянулась к звонку.
После не счесть какой попытки вызвать хозяина за деревянной дверью послышались шаркающие шаги. Замки заскрежетали, сдерживаемая цепочкой дверь слегка приоткрылась и… распахнулась настежь. Площадку обдало парами спирта и сиянием от улыбки.
— Девочки, милые, неужто вы ко мне? — На пороге, чуть покачиваясь, стоял старичок в халате поверх спортивного трико и в смешных тапочках с помпонами. — Вы агитаторы? Опять на выборы идти? Всегда готов, вы меня знаете! Но прежде поболтаем.
— Выборы были больше двух недель назад, дядя! — строго сказала Ларочка, добавив голосу немного хрипотцы, как полагалось для ее роли хваткой девицы, сватающей обеспеченной подруге интересные товары за процент. — И новых не предвидится.
— Да что вы? — захлопал глазами старичок. И сделался печальным. — Вот как давно ко мне никто не заходил… Никтошеньки! Но, — он снова заулыбался и немного покраснел, — какой же я «дядя»? Зовите «дедушка», так будет симпатичней. И вы не думайте! Во времени я малость заблудился, но был на выборах, конечно, как положено. Мне осуждения общественности ни к чему. И без того грехов хватает… Могу для подтверждения сказать, чем угощали в буфете. Или что самодеятельность отплясывала для атмосферы на танцах после выборов. На сладости и танцы я не падок, но уважение пробрало до печенок…
— Какое уважение? — не поняла Лара.
— Ко мне, к простому человеку, пенсионеру без образования, и такое внимание! — охотно пояснил старичок. — Не просто ведь открыточку в почтовый ящик кинули, мол, «Все на выборы!», а лично пришли, позвали выполнить почетную обязанность, напомнили, что партия нуждается в моей поддержке. Приятно…
— Так и должно быть, — подключилась Света. В преддверии прошедших выборов она по поручению библиотеки как агитатор несколько дней ходила по домам и знала, как вести подобные беседы. — Избирательное право у нас в стране всеобщее и справедливое. Конечно, приглашают всех, кроме сумасшедших и лишенцев
[15].
— Должно быть! — Глаза старичка блеснули хитрецой. — Вы — юные красавицы, ко всему относитесь, как к должному. А я старик. Разные времена помню, потому всегда ценю, когда на праздники зовут.
Говоря о «красавицах», он восхищенным взглядом окинул почему-то только Свету. Обычно мнению чужих людей она значения не придавала. Симпатичная, как в молодости, или уже нет — какая разница. Главное, что Коле нравится. А тут почему-то вдруг зарделась от комплимента. Дедушка был очень милым и доброжелательным.
