— О да, бедняжка. Лариса рассказала, что девочка ушла со сцены ради вас. Я представляю, как ей было тяжко. Она ведь, как я слышала, отличается заметным ростом, да? «Высокая и яркая красавица», — сказала Лара. Я-то промолчала, но вы же понимаете, в чем дело? — Ирина мстительно сощурилась. — Представьте, вы всю жизнь с раннего детства посвящали себя балету. Возможно, были лучшей ученицей. Мечты о звездной карьере, головокружительные перспективы, усердный труд и тысяча ограничений ради великой цели… И вдруг такая несправедливость — рост. От вас он абсолютно не зависит. Вы можете не есть, не спать, быть дисциплинированной и тренироваться с утра до вечера, иметь отличный прыжок и необходимый выворот, но шансов на балетную карьеру больше нет. Солисткой можно стать лишь после кордебалета, а в нем вы смотритесь отныне дылдой и вас в серьезные спектакли не берут. Хорошо, что вы вовремя оказались рядом и помогли бедняжке переключиться на другие интересы…
— Какая ерунда, — в сердцах сказал Морской, — Галину из кордебалета отпускали неохотно. Она талантлива во всем, и на нее все не нарадуются на любой работе.
— Ах вот как! — Ирина напряженно улыбнулась. — Что ж, рада за нее да и за вас. Мой Ярослав тоже был хорош во всем, за что бы ни брался. Он ведь герой! Работал в оккупации в подполье по заданию СССР. Я в войну пряталась у мамы в Париже, он мне не позволил рисковать, а сам…
— А Галя, хоть могла бы остаться в эвакуации, но поехала со мной в прифронтовой Харьков!
— А Ярослав, рискуя жизнью, передавал мне нежные послания!
— А Галя каждый раз предвидит мое возвращение домой! Это прям мистика. Мы мыслим одинаково. Объединение любящих сердец! Когда б я ни пришел, обед ждет на столе. И мы смеемся, что опять проголодались в один миг.
— А Ярослав, как ни был бы загружен по работе и в какую рань бы ни уходил, всегда мне варит утром чашку кофе. Специального, по их семейному рецепту, с чем-то пряным. Вам не понять, но этот знак внимания каждое утро — будто объяснение в любви.
— А Галя…
— А Ярослав…
Они стояли, возбужденные и злые. Сцепившись взглядами, бросались достоинствами супругов словно оскорблениями. Морской вдруг очень четко осознал, что через миг они с Ириной ринутся друг другу в объятия, как в омут. Он уже туда летел, все понимал, но отвести глаза не мог.
— Хенде хох! — Дверь резко распахнулась и на пороге возник старенький вахтер с ружьем. За его спиной, то опасливо прячась, то выглядывая с любопытством, мельтешили два рабочих из дежурной смены.
— Вы вовремя, Иван Иванович, — с чувством поблагодарил Морской.
— Да! Почему вы нас закрыли? — опомнилась Ирина.
— Савельич! — радостно загомонили коллеги. — Вот так номер! Ты что тут?
Они смешно топтались у двери. Таким здоровым лбам приходилось нагибаться при входе в подсобку, да и по ширине они вдвоем в дверной проем не проходили.
— Как «почему закрыл»? — насупился Иван Иванович, повесив ружье за спину. — Директор приказал. Тут склад теперь, сюда теперь нельзя. По крайней мере до завтра, пока не перегрузят. Кстати, Владимир Савельевич, звонила ваша жена, спрашивала, уходили ли вы с фабрики.
— Что вы ответили?
— Правду. Что я на подобные звонки отвечать не уполномочен. Мало ли кто звонит. И что если ее интересует, есть ли ваша подпись об уходе в журнале проходной, — то вроде нет. Но я ей не дворецкий…
— Пожалуйста, — с нажимом попросил Морской, — впредь, если звонит Галя… Ну, то есть если кто-то представляется моей женой, говорите все, как есть. Она не так часто звонит, ее не стоит заставлять нервничать…
— Еще я сказал, что мне некогда, — вахтер пропустил слова Морского мимо ушей. — Я как раз собирался идти с обходом. И пошел. И увидел разбитое стекло. Столько лет дежурю, и вдруг ограбление! Ну, думаю, нет! Только не на моей смене! Зачем стекло били?
— Мне стало душно, — ответила Ирина свысока. — У вас ужасный воздух. Не волнуйтесь, стекольщика я вам оплачу.
— Я сам стекольщик — до войны чем только ни занимался, — хмыкнул Иван Иванович, оглядывая осколки. — Только это… — он с недоверием посмотрел на Ирину. — Мы не буржуазия какая-то, чтобы за помощь другу деньги брать…
— Я завтра принесу бутылку коньяка, — заверил Морской, вспомнив о недавнем выигрыше в преферанс.
Иван Иванович с уважением закивал.
— А мы, Савельич? — подключились коллеги. — Если бы не мы, он вызвал бы дружинников. Ты сейчас писал бы объяснительную и за окно платил бы месяц…
— Вот жулики! — возмутился вахтер. — Я час вас убеждал пойти со мной в подсобку! Если уж вторую бутылку и нести — то тоже мне. Это я говорил, что сообщать о происшествии не хочу, что в мою смену все должно быть гладко. И справиться нам надо своими силами… А вы что? Дрожали, как цуцики, пока сюда спускались!
— Второй бутылки нет, — честно сказал Морской, и спор мгновенно прекратился. — Что ж, мы пойдем. Нашу гостью ждут. Да и меня. — Несколько мгновений он рассуждал, звонить Галине или не стоит, решил, что лучше не будить соседей, и решительно прошел мимо телефонного аппарата.
— С ума сошли — с такой красоткой по Москалевке среди ночи? — шептал вахтер тем временем. — Оставайтесь до рассвета. Бандитов, что ли, не боитесь?
— С этой женщиной мне ничего не страшно! — соврал Морской, но от провожатых с ружьем не отказался.
Выигранную все в тот же преферанс коробку конфет тоже пришлось пообещать.
* * *
Ночь оказалась светлой и спокойной. Пройдя трущобы, «охранники» отправились обратно на дежурство.
— Завтра увидимся! Спасибо! — распрощался Морской. — И за сопровождение, и за ремонт, — он многозначительно кивнул Иван Ивановичу, напоминая про стекло. — И за то, что не вызвали дружинников.
— И за то, что закрыли нас и заставили полночи сходить с ума, — продолжила Ирина.
Сопровождающие дружно рассмеялись, решив, что она шутит, и наконец ушли.
Какое-то время Морской с Ириной шагали молча. Заметив, что она слегка дрожит, он набросил ей на плечи свой пиджак.
— Не стоит, я не чувствую прохлады, — шепнула она отрешенно, но поплотнее задернула неподходящие ей по размеру полы. — Я, честно говоря, сейчас как робот. Не ем, не сплю и ничего не ощущаю. Как будто вместе с Ярославом умерла.
Морской молчал. А что тут можно говорить?
— Все думаю о прошлом, — продолжила Ирина. — Мне сорок пять, а нужно начинать всю жизнь с нуля…
— Сорок четыре, — автоматически поправил Морской.
— Какая разница? — отмахнулась она. — Вот думаю, в какой момент я все сломала? И что бы было, вдруг вернись я в тот момент? Допустим, не пошла бы вас искать… Не потащила бы никого в ту чертову булочную. Но ведь тогда потом я не простила бы себе, что не искала…
— Искать меня? — Морской насторожился.
