— Ах вот как! — Морской рассмеялся. — Конечно устарел! Настолько, что по-старинке не обо всех подробностях своих пристрастий докладываю дочери. И да, ее я очень осуждаю. Но не за «голоса» — за откровенность. Зачем она вам это говорила? — Тут он вздрогнул от неприятной догадки. — В порыве ответной откровенности? Зачем вообще вы виделись с Ларисой? Как вы ее нашли? Вы спровоцировали ее на всякие такие разговоры, признавшись в том, о чем был ваш дневник? Поймите верно, я не сомневаюсь в порядочности Ларочки, но она имеет вредную привычку всем делиться с мужем. А он-то вас не знает, может отнестись к истории как к красивой байке, где-то рассказать…
— Остановитесь! — вскрикнула Ирина. — Вы снова все додумываете! Ларочка сама меня нашла. И это очень трогательно. Она пришла в гостиницу оказать поддержку, спросила, не нужна ли помощь… Она — не вы! — Удержаться от упрека Ирина, разумеется, не смогла. — И я сначала так растрогалась, что действительно чуть не поделилась с ней своим кошмаром. Но вовремя опомнилась. К чему чужие тягостные тайны такому милому и легкому созданию?
«А я, значит, немилый и тяжелый», — Морской скривился, но тактично промолчал.
— Информация о том, где можно вас найти, — единственное, в чем мне понадобилась Ларочкина помощь, — продолжила Ирина тоном, полным обвинений. — Я так обрадовалась, что ваша кинофабрика всего в получасе ходьбы от моей гостиницы. Как смогла, так к вам и кинулась… И успокойтесь, я никому, кроме вас, про свой дневник не говорила. Знала бы, что вы считаете меня болтливой дурой, — вам бы тоже ничего не сказала…
Она резко отвернулась.
— Вот видите! — мрачно буркнул Морской, имея в виду и то, что Ирина тоже не особо откровенничает с Ларочкой, и то, что без ссоры все же не обошлось.
Но объяснять, что подразумевалось, не пришлось: в замке со зловещим скрежетом закрутился ключ. Ирина подскочила:
— Сюда кто-то сейчас зайдет?
— Скорее нет, чем да, — прошептал Морской, осознавая. — И это плохо. — Он кинулся тарабанить в дверь, решив, что лучше уж его застанут здесь с Ириной сейчас, чем утром. — Эй-эй, откройте! Тут люди!
Ответа не было, а прильнув ухом к щели у косяка, Морской услышал безжалостно удаляющиеся шаги.
— Хм… Нас закрыли, — констатировал он. — Скорее всего, до утра, пока уборщица не заступит на смену и не придет сюда за тряпками и ведром. — Для верности он еще несколько минут стучал, бил дверь ногами и тяжелыми предметами и даже попытался высадить ее плечом. Все тщетно. — Вахтер немного глуховат… — сказал Морской, сдаваясь.
— Ничего себе — «немного»! — Ирина, словно в прострации, присела на софу и вдруг, не опуская головы и не меняя позы, зарыдала. — Что я ни делаю — все к худшему! Какой-то черный сон! — Она уперлась пальцами в виски и принялась их яростно тереть. Морщинки в углах глаза — Морской их только что заметил — смешно плясали от ее прикосновений, а слезы градом падали на плащ. — Я всем сказала, что заболела голова и я пойду прилягу в номере. Ушла спокойно и незаметно. Но рано утром — совещание. Чуть свет в гостинице начнут меня искать, поймут, что я опять от них сбежала, и будет… в лучшем случае скандал.
— Вы… Вы что это? — Морской перепугался. В былые времена Ирина крайне редко плакала, а тут — два дня подряд… — Дружочек, эй! Не смейте раскисать! На вас это, однако, не похоже… Подумаешь, закрыли дверь. Бывает! Ну что вы в самом деле? Я рядом… Воды? — Он вытащил из-под стола закопченный чайник — на дне еще что-то плескалось. — Или… Хотите анекдот?
— Разбейте окно! — вдруг выдала Ирина, не прекращая истекать слезами. — Нам надо вырваться! Сейчас не до приличий… Как? Да вот так!
Прежде чем Морской успел что-либо предпринять, она вырвала из его рук чайник и замахнулась. Такой же чистый мягкий звон стекла, не совмещенный ни со взрывами, ни с грохотом обвала, Морской слышал в детстве, когда случайно угодил мячом в соседскую веранду. И тогда это тоже сулило гору неприятностей…
— Вы ненормальная! — крикнул он отпрыгнувшей к двери Ирине и вдруг неожиданно для самого себя захохотал: — Хотя теперь я вас по крайней мере узнаю…
* * *
— Если вы немедленно не прекратите, вас зашибет стеклом, а меня обвинят в убийстве. У меня даже бинтов нет, чтобы оказать первую помощь, если вам тут отрубит голову. Кстати, надо будет настоять, чтобы в подсобке хранилась аптечка, — через несколько минут говорил Морской. — Давайте спокойно подождем утра. Вы хотели поговорить о вашем деле? Мне теперь деваться некуда, придется говорить. Или ложитесь спать… На самом деле тут весьма уютно и можно отдохнуть, — через полчаса Морской, найдя оставленный еще днем инженером Валентиной обед, решил перекусить. Активно отговаривать Ирину было бесполезно, поэтому он наблюдал со стороны и комментировал без особой надежды на успех. Наставив под ноги коробок, она добралась до окна и то пыталась в него кричать, то, высовывая голову между опасно колеблющихся, но еще держащихся за раму осколков, оглядывала территорию.
— Нет! Даже если разобрать стекло, выбраться не получится, — в который раз сообщала она, оборачиваясь к Морскому. — Прыгать слишком высоко. Убьемся! — говорила, но снова протискивалась сквозь пробоину в окне, пытаясь что-то рассмотреть.
Оставалось надеяться, что она отчается и вернется за стол до того, как стекло рухнет.
— Послушайте, вы что такой спокойный? — спустя еще какое-то время Ирина решила переключить энергию на обвинения. — Вам плевать, что кто-то будет беспокоиться, куда вы делись? Такое ощущение, что дома вас не ждут. А Ларочка сказала, что у вас счастливая семья.
— Действительно счастливая, — сказал Морской с улыбкой. — Спокойная жена, знаете ли, большая удача. Галочка прекрасно знает, что всякое может случиться и зря паниковать не станет. Дурные вести доходят быстро. И раз их нет, то переживать не стоит.
На самом деле Морской, конечно, нервничал, представляя, как Галина всю ночь не будет спать, смотря в окно. Но признаваться в том Ирине не хотел.
— Ах, значит, спокойная! — Ирина почему-то рассердилась. Зато наконец оставила окно в покое и спустилась на пол. — Я, знаете ли, рада, что мы оба с вами учли ошибки прошлой жизни и создали такие замечательные семьи.
— Учли ошибки? — Морской воспринял это как пощечину и даже подскочил. — Впрочем, да, вы правы. На этот раз я выбрал человека, который вряд ли вдруг лишится рассудка от желания уехать и бросит все, включая и меня.
— А я, — Ирина тоже встала, — нашла того, кто ради любви готов со мной лететь хоть на край света. Когда мы только начинали отношения, Ярослав целый год из-за меня жил в СССР! И был готов остаться навсегда, если бы мы не получили разрешение уехать. Но повезло. В 37-м в верхах решили, что он больше нужен, когда работает у себя дома, то есть за границей, а раз он без меня не может ехать, то ладно уж, отпустят и меня. В конце концов наличие семьи — хорошее прикрытие.
— То есть если бы Гроха не отпустили, вы бы оставили свои мечты уехать и спокойно жили бы тут с новым мужем? — искренне удивился Морской. — Ведь вы меня бросили, утверждая, что дело не во мне, а в вашей потребности жить с матерью в Париже и открыть там свою школу танца. Вы ради этого ведь и переезжали в Киев вслед за театром, надеясь на возможные гастроли за рубеж и бегство. — Наговорив лишнего, Морской спохватился и быстро перевел тему: — Вы все забыли, как я вижу! Ну и славно. А знаете, Галина в этом смысле прямая вам противоположность. Чтобы мы могли побольше времени проводить вместе, она бросила балет и пошла на службу ко мне в редакцию. Для нее интересы семьи на первом месте.
