— Тогда, поди, Бориска Годунов на трон бы не взобрался — был бы кроме царевича Федора и другой наследник, порфирородный, а не то что царевич Митенька… — заметил Акишев. — И никому бы в Варшаве на ум не взбрело подсовывать нам Расстригу с его польской девкой и польскими попами.
— Этого птенчика в Речи Посполитой высидели, да яичко-то на Москве снесли, — сказал Артемий Петрович. — Царь Бориска неспроста род Романовых чуть не под корень извел — они Расстригу прикармливали, когда его еще только Гришкой Отрепьевым звали.
— Хотел бы я знать, чей он сын, раз Романовы о нем еще при Борисе пеклись… — Акишев обвел взором всех гостей, но ответа не получил. — Да, все вкривь пошло после смерти Ивана Васильевича. А взял бы за себя ту английскую девку…
— Эх… — чуть ли не хором вздохнуло купечество.
— Да, это было бы разумно, — согласился Мартьян Петрович. — И английская королева не допустила бы, чтобы у нас началась смута. Вы, английские купцы, для нас и теперь главная опора, без вас сидели бы мы в это смутное время на тюках с товаром и слезы лили.
— Ты, Мартьян Петрович, может, не знаешь, а мы у вас и свои мастерские уже издавна заводим, — сказал Иван Ульянов. — Ты другим товаром торгуешь, потому не любопытствовал. Будет досуг — загляни к нам на канатный двор. Один у нас — тут, в Вологде, другой — в Холмогорах. Мы своих мастеров привезли, и когда откроется в мае морской путь — и других привезем. Ваша конопля, наше уменье — и товар на все страны славится.
— А уж мы вас без конопли не оставим, — пообещал Олизарий Белоусов, которого позвали в гости вместе с его старым отцом — Трофимом Данилычем, Митькиным покровителем. — По всем городам лучшую соберем.
— Да, так и есть — в это смутное время надобно нам биться плечом к плечу, словно ратники. Не будет торговли — не будет и Московского царства, — уверенно заявил Анисимов. — И тут нам надобно всем вместе держаться.
— Мы-то держимся, а бояре с князьями? Они там у себя, в Москве, того гляди, сами Маринку на царство призовут! — выкрикнул до того сидевший неприметно купец черной сотни Григорий Андреев. — И никто им не указ!
— Ан нет! — возразил Анисимов. — Получили мы весточку из Москвы. Есть бояре, которым эта чехарда надоела — то тебе Расстрига, то Расстрига помер, то Расстрига воскрес, то Расстригу касимовские татары зарубили, то Шуйского посадили на трон, то Шуйского скинули, то вообще трон без государя, то вдруг Маринка воренка рожает! От кого — неведомо! Есть князья и воеводы, что готовы навести порядок! И они понимают — сами мы не справимся, помощь нужна. И знают, откуда помощи нужно ждать, когда не будет дураками полоротыми и простофилями!
— Я видел то московское послание, — подтвердил Ульянов-Меррик. — Послание тайное, но у стен, как вы говорите, есть уши… Оно будет отправлено в Англию, в Белый замок. Не стану называть имен, скажу — удалось еще получить тайные письма от двух воевод, что сейчас сидят в Сибири, из Тобольска и из Тюмени. Их при вашем Расстриге из Москвы выкинули в Сибирь, сослали на воеводство, их род чуть не весь истребили, а они готовы постоять за правое дело.
— Кто ж это? — шепотом спросил Степан Акишева.
— Годуновы… Царя Бориса родня… Матвей да Никита…
— Бориса теперь многие добрым словом поминают. Бог ему судья, коли в чем согрешил, а я его судить не намерен, — сказал Анисимов. — Если Годуновы вернутся — Москва их признает и послушает. О прочих боярах и князьях — тс-с-с! Годуновы-то далеко, до них поди доберись, а прочие — близко, и время такое, что могут и порешить. Да что это я о смертоубийстве — за столом? Кушайте, гости дорогие!
— У латинян есть поговорка — «суб роза диктум». Означает — под розой сказано. Они розу на потолке рисовали в тех комнатах, где тайные разговоры вели. Чем мы хуже? Вот почтенный наш Артемий Петрович, которому я про это рассказал, тут же и распорядился, — Ульянов-Меррик указал на потолок.
И точно — там был недавно наклеен кусок холста, на коем намалевано нечто вроде большого капустного кочана приятного персикового цвета.
— Да уж не выдадим, — вразнобой ответили гости. И более о дружбе с англичанами речи не было, а шумно и весело обсуждали достоинства бараньего легкого, взрезали отваренные с пряностями бараньи головы, щедро сдабривали их тертым хреном, смешанным со сметаной, делились друг с дружкой лакомыми кусочками.
Хорошо было застолье! Посреди стола стояла здоровенная, пуда в полтора, сахарная голова — не для того, чтобы ее есть, а пусть все видят — привозной тростниковый сахар хозяину по карману. На блюдах лежали, источая дивные запахи, тетерева под шафраном, лососина с чесноком, зайцы в рассоле, рябчики со сливами, гуси с пшеном. С пылу с жару внесли высоченные кулебяки, одна — в восемь ярусов, другая — в двенадцать. И чего только не было в слоях начинки — мясо всех видов, гречневая каша, рубленые крутые яйца, рыба сушеная и рыба вареная, грибы грузди, грибы рыжики, белые грибы, вязига! Артемий Кузьмич сам со смехом взрезал толстую кулебяку, сам выкладывал на серебряные тарелки сочные ломти, благообразные отроки в желтых атласных рубахах, Семейко и Жданко, обносили гостей. И хозяин заранее предупредил своего Епишку: пусть бы на поварне уже начинали печь сладкие оладьи и готовили блюда с пряниками — раздавать гостям при уходе. Что за хозяин, коли не умеет одарить гостей? Каждый пряник весил чуть ли не четверть пуда. А как иначе? Нельзя, чтобы говорили: Анисимов-де пожадничал.
Тот же Епишка унес почти не тронутое блюдо с рябчиками в покои Ефимьи Савельевны — потому что красавицу-жену следует баловать и ублажать. Туда же были отправлены и другие кушанья с пиршественного стола.
Сидя во главе стола, Артемий Кузьмич оглядывал собравшихся и чувствовал себя воеводой. Это было его войско, еще не во всем покорное, но придет срок — деньги этих людей соберутся в одних руках. И вот они, эти руки. Рать, в которую купец, как в выгодное дело, вложит немалые тысячи, принесет прибыль. А когда английские купцы получат доподлинную власть — они приведут в Архангельский острог корабли, много огромных кораблей, они получат то, о чем давно мечтали, — северные украины Московского государства. Вот тогда-то и начнутся настоящие дела! И не десятки, а сотни тысяч будут у Артемия Кузьмича в обороте! Он представил себе это зримо: золотые монеты, лежащие кучей, вдруг сливаются вместе, образуя сверкающий струг под парусом, и тот струг идет по золотой реке…
Анисимов с большим удовольствием смотрел на свой пир. Ему нравилось, что молодой англичанин громко переговаривался со Степаном Гречишниковым, нравился ему и другой заморский гость — у себя на родине того звали Артур Эдвардс, но в Вологде он откликался на Арсения Ивановича.
И хвалил себя Анисимов за то, что удержался и не стал обсуждать наиважнейший вопрос о будущем государе. Были у него по этой части свои соображения, были…
Но до поры следовало их держать при себе. Даже с Ульяновым-Мерриком не говорить — хотя тот, похоже, все понимал и рассуждал точно так же.
Уж если нет прямого наследника ни у одного у покойных государей, а кого-то же на трон сажать надо, то будет созван Земский собор. Собор же тем хорош, что приедет в Кремль под тысячу человек от всех городов, будет много крика, даже визга, а когда крикуны охрипнут, умные люди сумеют преподнесли этой разномастной толпе единственно верное решение.
