Княгиня Львова, близкая родственница бывшего премьер-министра Временного правительства, поселилась в городе с тремя взрослыми дочерьми. Её немедленно представили в посольствах, и все четыре дамы стали пользоваться благосклонностью дипломатов стран Антанты.
Лиза Мизенер в лице девиц Львовых получила новых подруг. Они гуляли по вологодским бульварам, и однажды в створе Пятницкой улицы около церкви ей показалось, что она увидела Ивана Петровича Смыслова. Он в какой-то гимнастерке и гражданском пиджаке спешил в сторону вокзала.
«Наверное, померещилось, — подумала дочь генерала, — что ему делать в Вологде?»
Она тяжело вздохнула и вытерла глаза платочком.
— Что вы печалитесь, душечка? — спросила ее младшая княжна Львова.
— Показалось, что видела одного человека, — ответила мадемуазель Мизенер.
— И кто он вам?
— Никто, просто знакомый, — засмущалась дочь генерала, — подпоручик, он квартировал у нас в Петрограде, потом мы срочно уехали, когда он был в командировке, и теперь ни он, ни я не знаем, где друг друга найти.
— Значит у Вас к нему чувства? — догадалась Львова.
— Мне кажется, что я его люблю, — сказала Лиза и вдруг заплакала.
— Успокойтесь, душечка, все образуется, — принялись утешать ее княжны Львовы.
— Нет, мне кажется, что я его больше никогда не увижу.
— Ну не надо так печально. Папа сказал, что большевикам недолго осталось. Все вернется на круги своя, найдется и ваш подпоручик, — сообщила по секрету Львова старшая.
— Хорошо бы, — вздохнула дочь генерала и вытерла слезы.
Утром 5 июня 1918 года Смыслов как обычно отправился на вокзал. Два раза в неделю он встречал военных, изъявивших желание продолжать борьбу с немцами. Это была официальная версия. Мировая война продолжалась, и каждый решал сам, воевать ли ему за интересы Антанты или закончить войну позорным Брестским миром, как это сделали большевики.
Военные приезжали на поездах из Петрограда и Москвы. Составы прибывали ночью и рано утром. Не знавшие город молодые люди, вчерашние офицеры и нижние чины императорской армии, ожидали на вокзале связного. Смыслов, который и был этим человеком, должен чем-то привлечь внимание новобранцев. Газета, трость, шляпа-канотье — все это не давало должного результата. Тогда Иван Петрович придумал новую метку. На гимнастерку, в которой он ходил по случаю летнего времени, он пришил ярко-желтую пуговицу с парадного мундира. Это бросалась в глаза, но не вызывало вопросов у посторонних: мало ли, не та пуговица, ведь и форма не военная, так, обноски.
Прибывавшие были извещены заранее об этом знаке, поэтому с легкостью находили связного. Смыслову оставалось только проводить их к говорливой толпе извозчиков, стоявшей перед зданием вокзала. Те с охотой брали клиентов до Пятницкой улицы. Там на углу Благовещенской в доме, стоящем к перекрестку фасадом, их ждали.
Гостей принимали радушно. Горничная Калисфена, краснея от мужского внимания, после сытного завтрака разливала присутствующим чай. Потом, разомлевшие от теплого приема гости, уединялись с вице-консулом Бо в гостиной. Там следовал краткий инструктаж, после которого визитеры доставали паспорта, и Генри Чарльзович ставил туда печать консульства. Это была виза и пропуск на территорию, где с марта месяца находилась британская эскадра: крайний северо-запад бывшей Российской империи город Николаев на Мурмане или попросту Мурманск.
Канал переброски начал действовать без сучка и задоринки. За первые две недели через него прошло около двух десятков военных.
О том, что эти люди в дальнейшем составят костяк Славяно-Британского легиона, формирующегося из добровольцев на севере страны, знали только посвященные. Смыслов был совершенно не в курсе. Он полагал, что версия о продолжении борьбы с врагом на Западном фронте и есть единственно правильная.
5 июня привычный распорядок на вокзале был нарушен. Из Москвы прибыл очередной состав. Поезд не был пассажирским. В вагонах находились бойцы Советской ревизии, органа, созданного для наведения порядка в северных губерниях. В штабном вагоне, окруженный охраной и пулеметами находился председатель Советской ревизии комиссар Михаил Кедров. В его задачи входило разобраться с контрреволюцией на Севере и максимально возможно укрепить здесь Советскую власть.
Состав ревизии в значительной степени состоял из инородцев, в основном, латышей и евреев. Кедров по ряду причин не доверял русским. Свою русскую фамилию Моисей Цедербаум просто перевел с идиша еще задолго до революции, когда был активным участником социал-демократического движения. Так было удобнее работать с массами рабочих, которые с недоверием относились к любым нерусским именам.
Кедров был идейным революционером. Он просто не мыслил себя без революции. Не каждый смог бы передать сто тысяч золотых рублей, наследство от отца-нотариуса, на дело партии. Кедров смог. Ради своей идеи он не считался ни с чем.
Кедров был хорошо знаком с Лениным еще со времен эмиграции в Швейцарии, где в свободное от революционных дел время слушал лекции по медицине. Это пригодилось для партийной работы, когда во время Великой войны он попал на фронт в качестве полевого медика. Михаил Сергеевич прекрасно играл на фортепиано. Говорили, что будущий вождь мирового пролетариата заслушивался в его исполнении знаменитой «Аппассионатой» Бетховена.
С первых дней революции Кедров оказался в центре событий. С Кавказа, где он служил медиком, перебрался в Петроград, вошел в военную организацию партии большевиков и занялся изданием нескольких газет. Потом была служба в Наркомате по военным делам, где бывший доктор занимался делами демобилизованных. В мае 1918 года Постановлением Совета народных комиссаров была образована Советская ревизия, во главе которой встал Кедров.
Он должен был возглавить борьбу с противниками Советской власти на Севере, для осуществления которой имел самые широкие полномочия.
Взвод латышских стрелков построился на привокзальной площади. Честные прибалтийские парни, всем сердцем восприняли идеалы революции и были готовы сражаться за них до конца.
Из штабного вагона вышел молодой человек, секретарь Кедрова Артур Фраучи.
— Первая команда следует в редакции газет с целью проверки. Вторая команда берет под караул банки до особого распоряжения. Третья команда во главе со мной направляется в Городскую думу.
Стрелки разбились по десять бойцов и во главе со старшими отрядов отправились выполнять задание. Приказы отдавались открыто. Советская ревизия никого не боялась.
Смыслов озадаченно смотрел на происходящее. Для Вологды с ее тихим укладом появление латышского отряда и штаба Ревизии было событием чрезвычайным.
Его окликнули.
— Не подскажете, как пройти в Веденеевские бани?
Это был пароль.
Трое молодых людей, ожидали Смыслова на перроне и тоже видели, как разворачиваются вооруженные силы Советской ревизии.
