В тот день в «Стрельне» пела знаменитая цыганка Мария Николаевна. Локкарт заказывал романсы и щедро платил за каждую песню. Хор, подпевая солистке, разносил по всем уголкам ресторана бесшабашные цыганские припевы со здравицей барину «Лохарю». Лакеи в белых перчатках кланялись и услужливо взмахивали салфетками на руке. Он гулял с размахом, как будто в последний раз.
Завтра Локкарт должен был ехать в Вологду на совещание глав миссий. Тема саммита — перспектива союзной интервенции, все будут ждать от него публичных покаяний и признания ошибок последних месяцев, вины за сотрудничество с большевиками. Посещать Вологду Локкарту очень не хотелось.
— Может быть, мы поедем вместе? — спросила его Мура, — Я никогда не была в этом городе, говорят, там красиво, настоящая русская глубинка, много старинных зданий.
— Мой приятель, — ответил Локкарт, — английский журналист писал про эту Вологду с большим сарказмом. Он даже сочинил каламбур, что город основан более 700 лет назад и такое впечатление, что с тех пор там ничего совершенно не изменилось.
— Что он имел в виду?
— Как что? Русскую грязь, любование прошлым и совершенное пренебрежение современными реалиями. Мы живем в XX веке в эпоху прогресса, с электричеством и паровыми двигателями. Русская провинция существует своим прошлым. Когда-то Вологду посетил царь Иван Грозный и даже построил там какой-то собор, так жители вот уже более трехсот лет считают это главным событием местной истории.
— Ну теперь наверное уже не считают, там теперь дипломатический центр России, на улице запросто можно встретить американского и французского послов и раскланяться с ними. Жаль, что нельзя встретить там посла Великобритании.
— Почему жаль, я считаю, что нахождение дипкорпуса в этой деревне большой политической ошибкой, со мной согласны многие: итальянский генерал Ромеи, консулы стран Антанты в Москве, полковник Роббинс наконец.
— Роббинс уехал, а все остальные — это лица второго плана, они должны понимать: благодаря тому, что главные фигуры в Вологде, с их мнением здесь в Москве считаются. Кстати, а где наш друг Жак Садуль, мы разве его не приглашали на сегодняшний ужин?
— Он не пришел, сослался на неотложные обстоятельства, на самом деле, конечно, не захотел. Он странный человек, как только я стал говорить о возможности союзной интервенции, он замкнулся и почти не общается со мной.
— Наверное, он предан большевистской идее, и Вы в его глазах выглядите предателем.
— Я не предатель. Я всегда был предан только интересам Великобритании и теперь, когда стало ясно, что большевики войну не возобновят, когда я увидел в Москве этого чванливого боша немецкого посла графа Мирбаха, понял, что интересы моей страны изменились.
— Да, да, я знаю эту доктрину, у Англии нет постоянных друзей, есть только постоянные интересы. Сейчас, дорогой Брюс, я думаю, что настало время помириться с дипломатическим корпусом, а, значит, надо ехать в Вологду с высоко поднятой головой и программой действий.
— Хорошо, я закажу купе, мы поедем туда и докажем всем, что я еще не сказал своего решающего слова в этой игре.
27 мая Локкарт с Мурой прибыли в Вологду. На этот день была назначена конференция союзных представителей, и присутствие неофициального главы Английской миссии выглядело крайне желательным, ну не мальчишку же вице-консула приглашать для решения серьезных дел.
По протоколу заседание было назначено на утро. Локкарт отправился в американское посольство, Мура — на прогулку по городу. В пять вечера к традиционному чаепитию она должны была вернуться в здание на улице Дворянской 31.
На совещании Френсис информировал собравшихся о содержании своего письма в Вашингтон с предложением организовать на Севере России союзную интервенцию, для чего использовать коалиционные силы, находящиеся в Мурманске.
— Вы полагаете, — спросил его Локкарт, — что лояльные Антанте русские, которые настроены против большевиков поддержат союзную интервенцию?
— Я в этом не сомневаюсь.
— А я сомневаюсь, — настаивал англичанин, — русские устали от войны, они крайне плохо отнесутся к любым иностранным войскам на своей территории.
— В этом есть здравый смысл, — поддержал Локкарта Нуланс, — чехословацкий корпус, который, как мы считали, покончит с большевизмом на всей территории от Урала до Владивостока, со своей задачей не справляется.
Японская интервенция только обострила борьбу в регионе. Русские не забыли Порт-Артур и горы трупов на сопках Маньчжурии. Они видят в японцах врагов, и это укрепляет большевизм на Дальнем Востоке.
— Мы были против японской интервенции, — поддержал разговор Френсис, — мы писали ноты.
— Позвольте, — не согласился с американцем поверенный в делах Японии Наотоси Марумо, — не Вы ли, господин посол, когда я Вас спрашивал о наших намерениях, махнули рукой и сказали: делайте, что хотите.
— Я? — поразился Френсис, — если Вы имели ввиду свою фразу, сказанную во время игры в покер, когда у меня не шла карта, то я действительно рекомендовал Вам не приставать с глупыми вопросами, когда я занят серьезным делом.
— Вы именно так и сказали, делайте, что хотите. Я расценил это как согласие на интервенцию, а ваши ноты, увы, опоздали, теперь интервенция в Приморье — свершившийся факт и, кстати, большевиков там нет.
— Вы, Марумо, слышите только то: что хотят услышать в Токио, ничего более. Русские никогда не простят Японии поражения в войне, утраты Курильских островов и половины Сахалина. Согласитесь, у них есть на это право.
— Они проиграли войну и вынуждены были заплатить за это территориями, вот если бы мы проиграли, платили бы мы, это закон войны, и нечего обсуждать.
— А каких русских, господин Френсис, Вы собираетесь поддерживать против большевиков? — спросил американца Локкарт.
— Любых, кто поднимет это знамя.
— Но между русскими оппозиционерами существуют непреодолимые противоречия. Монархисты, эсеры, кадеты, наконец. Как примирить их между собой?
— Вы знаете, Локкарт, — ответил Френсис, — меня не удивил Ваш вопрос, недавно я получил письмо из Петрограда от одной очень известной в обществе дамы.
Все напряглись, потому что подумали, что речь может пойти о сердечной подруге посла Матильде де Крамм. Это грозило скандалом.
— Господин посол имеет в виду баронессу Икскуль? — осторожно переспросил Армор.
— Да, Норман. Именно для неё я Вам диктовал письмо.
— Я помню.
Обстановка в зале снова приняла рабочий характер.
— Так вот, Варвара Ивановна Икскуль, будучи русской патриоткой, чья репутация не вызывает сомнений, написала мне письмо с вопросом: что нам, бедным русским, делать? Я ей ответил, что Вы, русские интеллигенты, впятером представляете четыре политические партии и ненавидите друг друга. До тех пор, пока вы не объединитесь и не забудете ваши внутренние разногласия — большевики будут делать с вами все, что захотят!
