Он останавливался у других церквей и храмов. Одни были открыты, другие — нет. Если ему удавалось попасть внутрь, он оставлял там деньги.
Он доехал до Бауэри-стрит и передал сорок тысяч долларов ночному дежурному в миссии Армии спасения. На Бейард-стрит в соседнем китайском квартале Джек увидел вывеску в окне второго этажа, которая гласила, как китайскими иероглифами, так и по-английски: «Союз против угнетения китайских меньшинств». Этот союз располагался над странной аптекой, которая специализировалась на травах и измельченных корнях — традиционных китайских лекарствах. Аптека была закрыта, но в окнах союза горел свет. Джек нажал кнопку звонка на двери, потом еще и еще раз. Наконец по лестнице спустился пожилой, высохший китаец и стал говорить с ним через маленькую решетку. Когда Джек убедился, что главным текущим проектом союза является спасение подвергающихся насилию китайских семей из Вьетнама (и переселение их в Штаты), он передал через решетку двадцать тысяч долларов. Китаец в удивлении заговорил на своем родном языке и вышел на холодный зимний воздух, непременно желая пожать Джеку руку.
— Друг, — сказал он, — вы и представить себе не можете, сколько страданий облегчит ваш дар.
Джек эхом отозвался на слова старика: «Друг». В одном этом слове и теплом рукопожатии мозолистой руки почтенного азиата Джек обрел нечто такое, что, как ему думалось, утратил навсегда: чувство сопричастности, общности, товарищества.
Вернувшись в машину, он поехал по Бейард-стрит к Мотт-стрит, свернул направо, и ему пришлось остановиться у тротуара — слезы туманили взгляд.
Он не помнил, чтобы его когда-нибудь охватывало такое смущение. Он плакал, потому что вина — по крайней мере в это мгновение — казалась несмываемой отметиной на его душе. Но в какой-то мере это были слезы радости: его вдруг переполнило ощущение братства. Бо́льшую часть десятилетия он находился вне общества, дистанцировался от него душой, если не телом. Но теперь, впервые после Центральной Америки, у Джека Твиста появились потребность, желание и способность протянуть руку людям вокруг себя, подружиться с ними. Ожесточение вело в тупик. Ненависть причиняла ущерб тому, кто ее вынашивал. Вином отчуждения было одиночество.
В течение восьми последних лет он часто плакал по Дженни, а иногда плакал в приступе жалости к самому себе. Но сегодняшние слезы отличались от всех, что он лил прежде: это были слезы очищения, слезы искупления, которые вымывали из него всю ярость, все негодование.
Он все еще не понимал причины такой крутой и быстрой перемены, но чувствовал, что его превращение из отверженного преступника в законопослушного гражданина не закончилось и принесет еще несколько сюрпризов. Куда он направляется и как доберется туда — вот что занимало его мысли.
Той ночью в Чайна-тауне надежда вернулась в его мир, как летний ветерок, доносящий музыкальный перезвон колокольчиков.
Округ Элко, Невада
Нед и Сэнди Сарвер своими силами управлялись в кафе: оба привыкли много трудиться, меню включало только простые блюда, а Нед научился готовить в армии, где был поваром. Чтобы гриль-кафе работало без перебоев, не требуя чрезмерных усилий, они прибегали ко множеству хитростей.
И все же к концу дня Нед всегда радовался, что Эрни и Фей по утрам разносят гостям бесплатный легкий завтрак и открывать кафе можно не раньше полудня.
В субботу вечером, поджаривая на гриле бургеры, готовя картошку фри и подавая сосиски с чили, Нед поглядывал на работающую Сэнди. Он все еще не мог привыкнуть к перемене, произошедшей с ней, к этому неожиданному расцвету. Она прибавила десять фунтов, ее фигура приобрела соблазнительную женственную округлость, которой никогда раньше не было. И она больше не ходила по кафе, шаркая и сутулясь, а двигалась с изящной грацией и разговаривала с бойким, добрым юмором, который, на взгляд Неда, обладал необыкновенной притягательностью. Он был не единственным, кто не сводил глаз с новой Сэнди. Некоторые дальнобойщики наблюдали, как она двигает бедрами и ягодицами, проходя через комнату с тарелками еды или бутылками холодного пива. До недавнего времени Сэнди вела себя с клиентами безукоризненно вежливо, но была не слишком разговорчивой. Теперь и это изменилось. Она оставалась застенчивой, но отвечала на заигрывания дальнобойщиков и даже слегка флиртовала с ними, а иногда находила чертовски ироничные ответы.
Впервые за восемь лет их брака Нед Сарвер стал опасаться, что может потерять Сэнди. Он знал, что жена его любит, и говорил себе, что перемены в ее внешности и характере не должны повлечь за собой перемен в их отношениях. Но именно этого он и боялся.
Этим утром Сэнди отправилась в Элко встречать Эрни и Фей в аэропорту, и Нед забеспокоился — вернется ли она? Может быть, она будет ехать по шоссе, пока не найдет места получше, чем Невада, пока не встретит мужчину привлекательнее, богаче и умнее Неда. Он знал, что мучиться такими подозрениями — значит быть несправедливым к Сэнди, не способной на неверность или жестокость. Может быть, его страх проистекал из того обстоятельства, что он всегда считал Сэнди достойной лучшего.
В девять тридцать, когда осталось только семь клиентов, в кафе пришли Фей и Эрни с тем темноволосым привлекательным парнем, который устроил чуть раньше странную сцену в зале: вошел в дверь, словно во сне, а потом развернулся и бросился наутек, будто за ним гнались адские псы. Что это за парень, спрашивал себя Нед, откуда он знает Фей и Эрни, известно ли им, что их знакомый — немного чокнутый?
Бледный Эрни нетвердо держался на ногах, и Неду показалось, что его босс изо всех сил старается не стоять лицом к окнам. Когда тот поднял руку, приветствуя Неда, рука у него дрожала.
Фей и незнакомец сели за столик лицом друг к другу, и по тому, как они поглядывали на Эрни, было понятно, что они беспокоятся за него. Они и сами выглядели не лучшим образом.
Происходило что-то странное. Заинтригованный состоянием Эрни, Нед на короткое время отвлекся от мыслей о том, что Сэнди может его бросить.
Сэнди остановилась перед их столиком и так долго принимала заказ, что тревога снова обуяла Неда. Со своего места за прилавком — рядом шумно шипели на огне бургер и яичница — он не мог слышать, о чем они разговаривают, но его преследовала мысль, что незнакомец проявляет чрезмерный интерес к Сэнди, а та отвечает на его словесные заигрывания. Глупая ревность, конечно. Но парень отличался красотой, был моложе Неда, ближе к Сэнди по возрасту и явно добился успехов в жизни: как раз такой, с которым она могла бы убежать, — Нед никогда не будет для нее так же хорош, как он.
Нед Сарвер считал, что ему нечем особо похвастаться. Он не был уродом, но и красавцем его никто бы не назвал. Каштановые волосы образовывали выступ на лбу, а если ты не Джек Николсон, такая прическа вовсе не выглядит сексуально. У него были светло-серые глаза — возможно, завораживавшие и привлекательные в молодости, но с годами начавшие придавать ему усталый и изможденный вид. Богатства он не накопил, и в будущем ему это тоже не светило. И потом, в сорок два года Нед Сарвер, который был на десять лет старше жены, вряд ли испытал бы внезапное желание добиться в жизни чего-нибудь еще.
