Свирепость Гражданской войны и ощущение битвы не на жизнь, а на смерть, свойственное руководителям и той и другой сторон, тоже способствовали продолжению и интенсификации государственного насилия. В первые месяцы после Октябрьской революции большевики вели отчаянную борьбу за удержание власти и, как было указано в предыдущей главе, в момент кризиса в декабре 1917 года сформировали тайную полицию (ВЧК). Первоначально созданная лишь с целью расследований, ВЧК в скором времени начала проводить аресты и внесудебные казни
[935]. В то время как умеренные большевики возражали против наращивания полицейской власти, Ленин выступал за расширение государственного насилия. 9 августа 1918 года он предупредил нижегородское руководство, что «в Нижнем, явно, готовится белогвардейское восстание», и приказал казнить всех, у кого найдется оружие, а также провести «массовый вывоз меньшевиков и ненадежных». В тот же день он телеграфировал пензенскому губисполкому, потребовав «провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев» и приказав «сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города»
[936].
М. С. Урицкий, председатель Петроградской ЧК, выступал против призывов к государственному террору, но 30 августа 1918 года он был убит
[937]. В один день с его убийством произошло покушение на Ленина, и большевистские деятели решили, что их жизни угрожает контрреволюционный заговор. Советское руководство немедленно создало специальные трибуналы тайной полиции («тройки») для разбирательства с «контрреволюционными элементами». Наркомат юстиции протестовал против внесудебных приговоров, но мнение Ленина и других ведущих большевиков перевесило
[938]. Дзержинский, глава ВЧК, составил обращение к рабочему классу, призвав к «массовому террору» против контрреволюционеров. 5 сентября советское правительство издало постановление, гласившее, что «необходимо обеспечить Советскую Республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях»
[939]. Чекисты создали сеть концлагерей, в которых к маю 1919 года находилось 16 тысяч человек, а к сентябрю 1921 года — более 70 тысяч
[940]. Некоторые из этих концлагерей располагались на месте бывших лагерей военнопленных Первой мировой войны
[941].
Концлагеря были одной из форм отсекающего насилия, удалявшей тех, в ком подозревали врага, из общества и имевшей целью нейтрализовать таким способом оппозицию. Но советская власть не пренебрегала и показательным насилием — сжигала деревни, брала заложников и устраивала публичные казни. С точки зрения большевистских лидеров, эти формы показательного насилия представляли собой «красный террор», задачей которого было напугать оппозицию и заставить ее подчиниться. Так, М. Я. Лацис, один из руководителей ВЧК, оправдывал террор следующим способом: «Необходимо не только уничтожить живую силу противника, нужно показать, что каждый, поднявший меч против существующего строя, от меча и погибает. В этом — смысл гражданской войны, который хорошо учтен буржуазией, но нами очень туго или совсем не усваивается»
[942].
Чтобы эти моменты государственного насилия не показались проявлением большевистской идеологии или фанатизма, отметим, что белогвардейцы в ходе Гражданской войны использовали весьма сходные методы. Они тоже проводили бессудные расправы, заключали под стражу тех, кого подозревали во враждебности, и сжигали деревни. Даже зеленые — восставшие крестьяне, отвергавшие как власть красных, так и власть белых, — создавали трибуналы («народные суды»), карательные подразделения и мобилизовывали людей на принудительный труд
[943]. Таким образом, Гражданская война в России привела к интенсификации государственной практики отсекающего и показательного насилия, а также социальной и этнической классификации, позволявшей определить мишени этого насилия.
Хотя формы государственного насилия, осуществляемого всеми сторонами Гражданской войны, были исключительно сходными, мишени его различались. В ноябре 1918 года Лацис писал в «Красном терроре», официальном журнале ВЧК: «Мы не ведем войны против отдельных лиц, мы истребляем буржуев как класс»
[944]. Ленин не был согласен с этой позицией. Тоже не доверяя «буржуазным специалистам», он тем не менее стремился защитить их, считая, что их опыт необходим для построения социализма. Хотя высказывание Лациса и было, с точки зрения Ленина, слишком радикальным, оно отражало тот политико-социологический трафарет, по которому действовали большевистские деятели. В их глазах Гражданская война была войной между классами, в которой рабочие и крестьяне-бедняки сражались на их стороне, а купцы и кулаки — на стороне противника. Подобно тому как царские военные статистики делили население на этнические группы, классифицируя их по степени политической лояльности, большевики отнесли различные социальные группы к числу своих друзей или врагов.
Как большевики, так и белогвардейцы использовали и другие критерии в своей социально-политической классификации. Казаки, статус которых в царское время был привилегированным, считались в Гражданскую войну врагами большевиков и союзниками белогвардейцев. Когда весной 1919 года Красная армия пришла на Дон, советское правительство провозгласило политику «расказачивания», которая в крайних своих проявлениях включала полное искоренение казачьей элиты. Местные комиссары разделили казаков на три категории: богатые, средние и бедные, и первая из них (в некоторых регионах составлявшая более 20 %) подлежала истреблению по приказам военных трибуналов. Кроме того, советское правительство спланировало программу колонизации, целью которой было разбавить казачий «элемент» «крестьянским элементом из Центральной России», чтобы укрепить большевистское влияние на Дону
[945].
