Вопреки аргументам Филипченко, большинство советских евгенистов продолжали придерживаться ламаркизма и делать выбор в пользу положительной, а не отрицательной евгеники. М. В. Волоцкой, в 1923 году поддержавший программу стерилизации, впоследствии начал развивать марксистскую евгенику, подчеркивавшую роль факторов среды
[614]. Еще чаще встречались работники полового просвещения, которые, не используя слово «евгеника», сосредоточились на способах улучшения репродуктивного здоровья населения. Многие из этих специалистов признавали важность как фактора среды, так и наследственности, но, будучи глубоко заинтересованы в улучшении здоровья и благополучия людей, ставили фактор среды на первое место
[615]. К примеру, доктор Б. А. Ивановский заявил, что изменения в общественной сфере и воспитании имеют не менее важное значение для улучшения расы, чем наследственные факторы
[616].
Несмотря на всю популярность евгеники в СССР, несмотря на кажущуюся совместимость ламаркизма и марксизма, советская евгеника в конце концов вошла в конфликт с официальной идеологией. В 1930 году, когда диктат марксизма был навязан всем социальным наукам, советские руководители распустили Русское евгеническое общество. Поспешность, с которой государство бросилось осуществлять индустриализацию, диктовала свои правила, и российские евгенисты были вынуждены признать, что разработка природных ресурсов является более важным и практичным делом, чем евгеническое развитие населения
[617]. Впрочем, хотя формально евгеническое движение закончилось, это не означало, что советские ученые отказались от евгенического образа мысли. Многие евгенисты перешли в Научно-исследовательский медико-генетический институт имени М. Горького и там продолжали обсуждать человеческие гены, уже не используя сам термин «евгеника». Институт публиковал сообщения об открытиях, приводившиеся в британском журнале Annals of Eugenics, а также множество статей по различным вопросам евгеники, от генетических причин человеческих болезней до влияния межэтнических браков и инбридинга на население Москвы
[618]. Кроме того, советское руководство разрешило создать в Москве германско-советскую Лабораторию расовых исследований, которая, несмотря на все трудности, действовала с 1931 по 1938 год
[619].
Окончательное крушение советской евгеники произошло в 1936–1937 годах, когда работу генетиков Института имени Горького связали с фашистской евгеникой. Трофим Денисович Лысенко и его последователи атаковали менделевскую генетику, чтобы укрепить собственные ламаркистские позиции, и выступили с разоблачениями ряда ведущих медиков-генетиков, которые впоследствии были арестованы и расстреляны
[620]. Тот факт, что евгеника в конечном счете была заклеймена как фашистская наука, свидетельствует не только о влиянии марксистской идеологии, но и о желании партийных лидеров провести четкую границу между двумя репродуктивными политиками — социалистической и фашистской. Вопреки заявлениям партийных деятелей евгеника вовсе не являлась исключительно фашистской наукой: она была широко распространена и в нефашистских странах, таких как США. Но в 1930-е годы, на фоне растущего идеологического противостояния и международной напряженности, советское руководство отвергло евгенику более решительно, чем когда-либо. И это произошло не только потому, что евгеника противоречила советской установке на особое внимание к условиям среды, а также советскому универсализму, но и потому, что она стала ассоциироваться с фашизмом.
Возможно, евгеника является самым откровенным примером попыток государства и ученых взять под контроль воспроизводство населения и осуществить его биосоциальное преобразование. Она стала популярной, пообещав улучшить род человеческий при помощи технократических средств. Неудивительно, что в тот век, когда управление населением казалось не только возможным, но и необходимым, столь многие политические деятели и социальные реформаторы обратились к евгенике. Не менее интересно и то, что она могла принимать совершенно разные формы — в зависимости от политических идеологий, условий жизни общества, религии и этнического состава различных групп населения. Как мы видели выше, главная линия раздела в Западной Европе проходила между протестантскими странами Северной Европы, которые придерживались отрицательной евгеники, и католическими странами Южной Европы, предпочитавшими евгенику положительную. По всей видимости, аналогичное разделение наблюдалось и в Америке, Северной и Южной: в то время как в США возобладала отрицательная евгеника, в Латинской Америке воцарилась положительная.
Впрочем, добавив в уравнение другие страны, мы отчетливо увидим, что немалую роль в восприятии евгенической мысли играли и факторы, не имевшие никакого отношения к религии. Если взять СССР и Румынию, две преимущественно православные страны Восточной Европы, то можно заметить, что русские врачи интересовались положительной евгеникой (пока все движение в целом не было запрещено советским правительством), а румынские евгенисты склонялись к евгенике отрицательной — в большой степени под влиянием немецкой и американской медицинской науки. Хотя законодательство Румынии в сфере здравоохранения не дошло до стерилизации, румынские евгенисты, многие из которых учились в Германии или США (при содействии Фонда Рокфеллера), решительно выступали за менделевскую генетику, против ламаркизма. Они считали, что улучшение среды повысит уровень здоровья населения, но не сможет привести к изменению его наследственных черт
[621].
