Во время первой пятилетки советское правительство значительно расширило социальное обеспечение для промышленных рабочих. До этого момента в СССР не было пенсий по возрасту; старые рабочие могли начать получать пенсию, только если оказывались нетрудоспособными. В конце 1920-х годов рабочие стали получать пенсии по возрасту (в возрасте пятидесяти пяти лет для женщин и шестидесяти — для мужчин, при условии что они отработали полных двадцать пять лет)
[182]. Вдобавок советские власти увеличили социальный фонд страхования для рабочих, а после того как в 1931 году Сталин выступил против уравниловки в заработной плате, советское руководство начало предлагать еще бóльшие страховые выплаты ударникам и рабочим, отработавшим долгий срок на своем месте
[183]. В то же время из-за продолжавшейся нехватки рабочих рук власти лишили пособий тех рабочих, которые лишь частично потеряли трудоспособность, — чтобы заставить их оставаться на рабочем месте
[184].
В годы первой пятилетки советское руководство начало внедрять социальное страхование при помощи государственных профсоюзов. Этот процесс достиг кульминации в 1933 году, когда Наркомат труда был упразднен и все ресурсы социального страхования были переданы Всесоюзному центральному совету профессиональных союзов (ВЦСПС). С этого момента рабочие получали пособия по нетрудоспособности в профсоюзном бюро своего завода
[185]. Профсоюзы начали предоставлять и другие виды социальной помощи, в том числе пособие по материнству, путевки на курорты, стипендии на обучение и чрезвычайную выплату рабочим, не имеющим возможности заплатить за похороны члена семьи
[186]. Находившиеся под контролем государства, советские профсоюзы не вели переговоров о зарплате и условиях труда от лица рабочих, но в 1930-е годы получили новую функцию — управление социальной помощью
[187].
Переход социальных ресурсов и ответственности за их распределение к профсоюзам имел двойной смысл. Во-первых, нужды рабочих ставились выше потребностей других социальных групп. Во-вторых, снижалась роль либеральных специалистов в распределении социальной помощи. После «Великого перелома» в конце 1920-х годов положение немарксистских ученых в советской системе стало куда более шатким: они начали подвергаться нападкам в самых разных сферах. А между тем индустриализация и коллективизация означали попытку модернизировать советское общество, пойти по тому пути, за который уже давно агитировали либеральные ученые. Многие из них, протестуя против классового подхода и государственного насилия, вместе с тем приветствовали замену старого и отсталого общества современным, индустриальным. Роль беспартийных ученых в построении нового мира оказалась велика — среди них были инженеры, архитекторы, городские планировщики (и врачи, и демографы, и учителя, как мы увидим в последующих главах). Они продолжали работать над обеспечением социального благополучия, стремясь к тому, чтобы жизнь становилась эффективной и рациональной.
Такие советские городские планировщики, как Леонид Сабсович и Константин Мельников, создавали проекты хорошо освещенных и упорядоченных улиц, широких площадей и бульваров, удобных для горожан парков и жилых комплексов. Они стремились устранить хаос и давку больших городов, стараясь повысить эффективность последних и вместе с тем вернуть в человеческую жизнь гармонию и чувство сопричастности
[188]. Под воздействием ученых составляли свои проекты деятели ВКП(б), уделяя особое внимание реконструкции Москвы. По рекомендации московского партийного лидера Лазаря Кагановича ЦК приказал создать план реконструкции города, и сам Сталин, как рассказывают, держал под личным контролем работу архитекторов и городских планировщиков. В рамках плана реконструкции (законченного в 1935 году) власти начали стирать с лица земли лабиринт рыночных рядов и старинной деревянной застройки к северу от Кремля, чтобы воздвигнуть на этом месте обширные площади, широкие улицы и многоэтажные бетонные дома
[189]. Беспартийные ученые выступали в роли жилищных инспекторов, критикуя здания, не соответствовавшие, по их мнению, необходимым стандартам по части гигиены и планировки
[190]. Хотя советские городские администраторы, приветствуя реконструкцию, видели в ней уникальный социалистический проект, призванный ликвидировать зловонные трущобы, порожденные капитализмом, их коллеги в капиталистических странах осуществляли весьма сходные программы городской реконструкции, уничтожая скопления лачуг и заменяя их просторным жильем, парками и публичными банями
[191].
На реализацию детально разработанных планов советских архитекторов и городских планировщиков часто не хватало средств. Плановая экономика обеспечила партийным лидерам контроль практически над всеми экономическими ресурсами страны, но они приказывали вложить бóльшую часть этих ресурсов в тяжелую промышленность, в то время как людям очень недоставало жилья. Усложнял проблему тот факт, что Госплан, главное планирующее ведомство, сильно недооценил размах урбанизации, связанной с грядущей индустриализацией, и городские Советы не получили достаточно денег для широкомасштабного жилищного строительства
[192]. За 1930-е годы население Москвы удвоилось (с 2 до 4 миллионов), а построено в городе было всего лишь 4 миллиона квадратных метров жилья и, по оценке, недоставало еще 46 миллионов квадратных метров
[193]. Из-за серьезной нехватки жилых помещений промышленные комиссариаты и фабричные руководители взяли на себя ответственность за размещение своих рабочих. Директора заводов тяжелой промышленности, имевшие в своем распоряжении больше ресурсов, чем городские Советы, начали тратить миллионы рублей в год на жилищное строительство. По всей стране руководители заводов возвели тысячи домов для рабочих, чтобы дать крышу над головой своей быстрорастущей рабочей силе
[194].
