– Чтобы готовить? – спросила я.
– Нет, это чтобы… – Бейтел на секунду задумался, – это чтобы было празднично и светло. Когда король устраивает праздник, весь лес превращается во дворец, в огромный, а замок – всего лишь одна из его башен. А когда идет дождь, все птицы раскрывают крылья и повисают над лесом, вплотную друг к другу, как крыша. Так что во дворце всегда сухо. Тебе, наверное, интересно, откуда у них хлеб?
Я кивнула.
– Они пекут его из кукурузной муки.
– Хитро придумано.
– Тебе, наверное, интересно, откуда у них каша?
Я снова кивнула.
– Они варят ее из грибов: им можно есть любые грибы.
– Зверям можно, да.
– И мне можно.
Минуточку!
– Погоди, Бейтел, по ночам можно, потому что ночью ты один из зверей. Но днем ты можешь отравиться, если съешь не те грибы.
– Ты хочешь, чтобы я рассказывал дальше или нет?
– Очень хочу.
– Для зверей, которые не едят грибы, я собираю ягоды. На поляне, где я играю с оленем и ежиками, их много растет. Я складываю их у замка. А другие звери – те, у кого есть деньги, – ходят за покупками. Это опасно: их могут заметить люди, с большими глазами выходящие из кафе, но все всегда заканчивается хорошо. Перед началом праздника я помогаю королю одеться, сажаю его на трон, а когда праздник заканчивается, король засыпает. Он уже старенький. Тогда я беру его на руки и отношу домой. Сын обязан носить своего отца. Я кладу его на постель в его опочивальне, которая находится на верху самой высокой башни, – я хорошо умею лазать.
– Знаю, – сказала я, – сама видела.
Вот тот самый Бейтел, которого я постараюсь никогда не забыть. Он должен жить, пока мы оба не превратимся в дряхлых стариков и не станем вместе распивать йеневер.
– А перед началом праздника король посвятил в рыцари ласточку, – сказал Бейтел.
– За что?
– За то, что она сделала.
– А что она сделала?
– Убила мальчика.
– Ласточка?
– Она схватила клювом кончик шарфа и пролетела с ним между спицами колеса.
– Колеса мопеда?
Бейтел кивнул.
– И тогда…
Бейтел кивнул.
– И ты все видел?
Бейтел опять кивнул.
– Расскажи-ка поподробней, как все произошло.
Бейтел замотал головой.
– Давай-давай, – сказала я, – а то рассказываешь какие-то обрывки.
– Нет, – сказал он.
– Да.
– Нет.
– Да.
– Ну ладно.
Он перешел из мира зверей в мир людей и рассказал, как ехал по велосипедной дорожке в деревню. Очень быстро. Там он сделал покупки для Донни и через час отправился обратно через лес. Я хотела спросить, почему он все-таки решил добыть для Донни то, что тот просил, но была ужасно рада, что он начал рассказывать, и потому сдержалась. На полпути Бейтел встретил Бакса с Никелем. Они стащили его с мопеда и отобрали шарф.
– Это наш шарф, тушканчик яйцеголовый!
– Ночью в лесу холодно.
– Так намотай на шею беличий хвост и удавись!
Это я надела на Бейтела тот шарф, это сделала я!
Бакс ударил его по шее. Мальчишки залезли на мопед и попытались смыться, но мопед быстро съехал с дорожки и завяз в песке – вдвоем они оказались слишком тяжелыми. Никель слез с мопеда и принялся толкать, а Бакс газовал. У них получилось: Бакс рванул вперед на полной скорости, а Никель грохнулся носом в песок.
– Куда без меня?!
– Сейчас вернусь!
И тут прилетела ласточка, схватила кончик шарфа и пролетела с ним между спицами заднего колеса.
– Это был ветер, – сказала я.
– Это была ласточка, – сказал Бейтел.
Ну ладно.
Шарф намотался на колесо и стал затягиваться на шее у Бакса, все крепче и крепче, произошло это очень быстро. Бакс свалился с мопеда и умер от удушья. Никель подбежал к нему и попытался развязать шарф, но мотор еще работал, колесо продолжало крутиться, затягивая шарф все сильнее, и Бакс задохнулся.
– Один есть, – сказал Бейтел. – А второй тоже чуть не умер, потому что принялся душить сам себя. Он лежал на песке, сжимал собственную шею и пару раз уже становился как тряпочка, но его руки, наверное, тоже становились как тряпочки, и он поднимался, видел своего брата и снова принимался себя душить. Но самого себя задушить невозможно.
Вскоре Никель побежал по направлению к бункеру, а Бейтел пошел к зверям. Чтобы их поблагодарить.
– Надо найти Дилана, – сказала я, – он все еще думает, что ты умер.
– Ну и дурак, – ответил Бейтел.
Мы нашли Дилана на вершине дюны, без сидра и без меня. Наедине с луной. Надо было видеть его лицо, когда Бейтел весело взобрался на дюну и бросился прямо к нему в объятия. Дилан крепко-крепко прижал его к груди. Казалось, он хочет затолкать его к себе в сердце. И не произнес ни слова. Еще бы! Бывают мгновения, когда слова – всего лишь бессмысленные звуки. Дилан такие вещи понимает.
– Это был Бакс, – объяснила я.
После этого мы три дня и три ночи просидели в бункере. В воскресенье вечером вылезли на свет божий и отправились к маяку, чтобы забрать деньги. А в понедельник поехали домой. Все это время у меня под рукой не было ни ручки, ни тетради. Я ничего не забыла, потому что делала заметки в телефоне, когда бегала пописать или якобы пописать. Но происходило столько всего сразу и так быстро, что у меня голова кругом идет. Будто видишь стаи птиц над рекой и одновременно их отражение в воде – со мной такое однажды было. Кажется, что все произошло давным-давно, хотя закончилось только вчера.
Когда мы вернулись в бункер, обстановка была такая: Донни вернул себе ружье. Сделать это было, видимо, нетрудно, потому что Джеки сидела в углу на песке, зажав голову между коленями, качалась взад-вперед, как на лошадке, и бормотала:
– Хочу к маме, хочу к маме, хочу к маме.
Она не притворялась. По-моему, вранье и коварство этого мира действительно свели ее с ума. Главной ложью оказалось то, что дети не умирают.
– Успокойся, – сказал Донни, – к маме ты вернешься, но на моих условиях. Нам нужен план.
Время от времени он давал тумака Никелю – тот по-прежнему валялся на земле, пытаясь себя задушить. Чтобы спасти Никеля, нужно было в буквальном смысле силком отделить его от брата, разрубить их надвое, как сиамских близнецов.
Фил сидел напротив Донни.
– Он пришел помочь, – объяснил Донни, – и его помощь нам очень пригодится, так, Фил?
