Малин и его коллеги не хотели прямо признать, что эстонское, литовское, равно как и латвийское население с удовольствием выдавало немцам советских партизан, разведчиков и диверсантов или расправлялось с ними своими силами на месте.
Общее же число участников советского партизанского движения, если предположить, что на остальных территориях действовало примерно столько же партизан, сколько их было на белорусской земле, можно оценить примерно в 0,5–0,6 миллиона человек (только в боевых частях). Это даже меньше, чем численность партизанской армии Тито в Югославии, при том, что численность населения, оставшегося на оккупированной советской территории, как минимум в 2,5 раза превосходило по численности население Югославии. Только красноармейцев-окруженцев, не попавших в немецкий плен, здесь осталось более 900 тысяч. Примерно столько же немцы освободили из лагерей для последующей службы в коллаборационистских формированиях и оккупационных учреждениях. Их численность была значительно больше, чем всей югославской регулярной армии во время войны. Кроме того, на оккупированных территориях остались миллионы лиц призывного возраста, которых не успели призвать в Красную армию. Да и сама оккупированная советская территория по площади в 6–7 раз превышала территорию Югославии. Там было достаточно лесных и горных районов, где партизаны могли укрыться. Немцы и их союзники не имели сил и средств, чтобы контролировать столь обширную территорию. Кроме того, советские партизаны имели возможность непосредственно взаимодействовать с частями Красной армии и поддерживали постоянную связь с Большой землей, откуда регулярно получали вооружение, боеприпасы и средства связи. Тем не менее размах и эффективность советского партизанского движения оказались значительно ниже югославского. Причины этого было две. Во-первых, были допущены крупные ошибки в руководстве партизанским движением. Оно было излишне централизовано и в то же время не обеспечивало должной координации между отдельными партизанскими соединениями. В советском партизанском движении так и не появилось лидеров, сравнимых по популярности, харизматичности и организаторским способностям с теми же Иосипом Броз Тито или Энвером Ходжей. Более того, партийные органы и органы безопасности с подозрением относились к действительно народным партизанским вожакам, видели в них угрозу советской власти, при возможности отзывали их и даже подвергали репрессиям, как мы увидим далее на примере «Бати». Во-вторых, значительная часть населения оккупированных территорий, особенно тех, которые были присоединены к СССР только в 1939–1940 годах, отнюдь не позитивно относилась к советской власти и потому воздерживалась от участия в советских партизанских отрядах и либо рассматривала немецкую оккупацию как меньшее зло и вступала в коллаборационистские формирования, например, в Прибалтике, либо боролась с немцами в составе других формирований, неподконтрольных Москве (Украинская повстанческая армия, Армия Крайова и др.).
По авторитетному же свидетельству И.Г. Старинова, общая численность партизан на всей оккупированной территории Советского Союза не превышала 250 тысяч, а на Украине их максимальная единовременная численность достигала только 47 789 человек. Замечу, что в рядах антисоветской Украинской Повстанческой Армии, действовавшей только на Правобережной Украине, причем главным образом в районах, до 1939 года входивших в состав Польши, насчитывалось вдвое больше бойцов – 90–100 тысяч. Если же учесть, что в рядах советских партизан на Украине было немало бывших красноармейцев – русских, евреев, татар и др., до начала войны к Украине не имевших никакого отношения, станет понятно, что большинство собственно украинского населения больших симпатий к советской власти не питало.
С немецкой стороны численность партизан оценивалась гораздо более скромными цифрами. Э. Миддельдорф пишет: «По ориентировочным подсчетам на Восточном фронте действовало около 100 000 партизан, организационно сведенных в партизанские отряды, управляемые Москвой.
Для борьбы с партизанами немецкое командование выделило примерно 50 000 человек из состава охранных частей, почти полностью укомплектованных личным составом старших возрастов или другими категориями военнослужащих, не подготовленных к ведению борьбы с партизанами». Только в Крыму к концу 1941 года, согласно немецкой оценке, действовало около 8 тыс. партизан.
Строго говоря, немецкие цифры не противоречат тем, которые приводятся в советских источниках. Дело в том, что немецкое командование учитывало в основном активно действовавшие партизанские отряды, нападавшие на немецкие тыловые учреждения и гарнизоны. Многие же партизаны на практике боролись главным образом с местной полицией и коллаборационистскими формированиями. Кстати, к выделенным против партизан 50 тыс. немецких солдат надо прибавить значительно большое количество бойцов коллаборационистских формирований, задействованных в борьбе с партизанами, а также солдат союзных с Германией армий, которые считались недостаточно боеспособными для борьбы на фронте с Красной армией. Так, в 1943 году борьбой против партизан в полосе группы армий «Центр» было занято около 100 тыс. немцев и их союзников, включая коллаборационистов. Кроме того, в прифронтовой полосе при проведении крупных карательных операций против партизан дополнительно бросались одна-две дивизии регулярных войск, а не ограниченно годных тыловиков. В отличие от И.Г. Старинова, германский генерал полагал, что «русское главное командование умело мастерски организовать партизанскую борьбу и максимально использовать ее в своих интересах при минимальной затрате средств».
Интересны инструкции, которые Центральный штаб партизанского движения рассылал советским партизанам. Например, такая: «Охота на немца напоминает охоту на тетеревов. К тетереву надо подкрасться, пока он поет, и сидеть притаившись, когда он замолкает. Тот же метод пригоден и для охоты на немецкого часового. Вооружившись топором, подкрадись к нему в темноте. Если он прогуливается взад и вперед или оглядывается вокруг, стой и не шевелись. Если он стоит задумавшись, постарайся как можно ближе к нему подкрасться. Когда подкрался достаточно близко, внезапно изо всей силы нанеси топором удар по голове. Сделать это надо так быстро, чтобы он не успел вскрикнуть».
Коллаборационистов среди военнопленных и жителей оккупированных территорий, замечу, было гораздо больше, чем партизан и подпольщиков. Только в вермахте и военных и полицейских формированиях СС и СД служило, по разным оценкам, от 1 до 1,5 миллиона бывших советских граждан. Кроме того, по несколько сот тысяч человек состояло, соответственно, в местной вспомогательной полиции и крестьянских отрядах самообороны, с одной стороны, и работало старостами, бургомистрами и членами местных управ, а также врачами и учителями в открытых немцами школах и больницах, с другой стороны. Правда, трудно сказать, насколько можно считать коллаборационистами тех, кому приходилось работать в оккупационных учреждениях, чтобы элементарно не умереть с голоду. Многие старосты и полицейские, подчеркну, изначально сотрудничали с партизанами, а десятки тысяч бойцов вооруженных коллаборационистских формирований после Сталинграда начали вливаться в партизанские отряды.
Тем не менее, по данным И.Г. Старинова, к 1 января 1943 года немцы и их союзники оккупировали около 1 миллиона квадратных километров советской территории, на которой осталось не менее 50 миллионов советских граждан, в том числе не менее 2 млн человек призывного возраста. В это время в партизанских формированиях было менее 150 тысяч человек и более 500 тысяч работали на эксплуатируемых оккупантами железных дорогах. При этом «свыше 300 тысяч человек могли бы стать партизанами, но не было оружия. На полях сражений все уже было убрано. Добывать оружие и боеприпасы партизанам стоило, как говорят, “себе дороже”. Нападения на штабы и гарнизоны, как правило, быстро истощали запасы боеприпасов, трофеи были не всегда».
