Я шел, отдыхая временами, в продолжение трех часов. То тут, то там я узнавал тропинку, по которой мы направлялись к реке Надежде.
Миновал я несколько протоптанных мамонтами троп. Я прошел чрез пояс брусники и черники. Была тут и морошка, и голубика, и клюква, и эти милые славянские слова, которыми называла ягоды Надежда, снова пробудили в моем сердце острую боль.
На одной прогалине, выкорчеванной вихрем, я увидел двух великолепных оленей. Они спокойно паслись.
Услышав меня, смелый самец поднял рогатую голову и стал разглядывать мою фигуру. Самка же спокойно продолжала пастись. Несколько секунд я глядел на животных. В первый момент инстинктивное чувство побуждало меня застрелить оленя, но, подумав о куске мамонтового мяса, я отбросил эту мысль, как излишнюю кровожадность. Олень нагляделся досыта, издал рев и мягкой рысью побежал с прогалины в сопровождении своей подруги.
Я заблудился. Погруженный в мысли, я забыл про компас и вдруг, выйдя из леса, увидел свое отражение в чистой воде небольшого круглого озерца, лежавшего на дне долины. Поток, выходивший из под снеговых полей – высоко на горах, – тонкой струйкой поил его. На зеленоватой воде плавало несколько диких гусей.
Растерянно стал я осматривать окружающую местность. Здесь и там на склонах, покрытых толстым ковром лишайников, в краю, озаренном спокойным солнечным светом, паслись олени. От гор к лесу в бесконечной выси летело колеблющимся медленным полетом несколько воронов. Где же я?
Осматриваясь, я прикрыл глаза рукою. И тотчас почувствовал укус. Тонкий звенящий голос раздался около уха. Комары!
Они напали на меня, как разбойники. Я начал отгонять их, махать руками, отчаянно сражаясь с этими маленькими яростными насекомыми.
В конце-концов, побежденный ими, я бросился стремглав бежать. Целая туча ненасытных кровопийцев далеко преследовала меня, и только тогда, когда я оставил сырые окрестности озера и очутился да холме, удалось мне избавиться от этой пытки.
Стоя на холме, можно было ориентироваться. И какая приятная неожиданность! На правой стороне, я узнал знакомый край: холмы и склоны, морены и долины, которыми мы спускались к лесу. Сзади, в туманной атмосфере, тянулся голубоватый ледник реки Надежды. С тайги поднимался пар.
Солнце нагрело после дождя ее темную поверхность, и беловатые пары поднимались, как дым, и уносились свежим ветром к горам. Наше депо должно было быть тут, совсем недалеко.
И действительно, после короткого осмотра, я увидел пирамиду из камней. На лыжном шесте весело развевался лоскут материи. Все было в том же порядке, в каком мы оставили два дня тому назад.
Никто не подходил к нашему запасному магазину, кроме нескольких лисиц, следы которых я нашел кругом. Но в эту пору года они, конечно, достали где-нибудь без труда достаточное количество пищи и поэтому не особенно старались добыть из жестяных коробок сухари и пеммикан. В пору же зимней нужды они, наверное, постарались бы добраться до них.
Я облегченно вздохнул. Находился я тут в приятном, защищенном от ветра месте. Поблизости мною было спугнуто целое семейство снежных куропаток; цыплята, пища от страха, скрылись в поросли карликовых верб. Значит, действительно, я был здесь единственным человеком.
В один из находившихся здесь мешков я уложил заботливо выбранные пищевые продукты, особенно пеммикан. Наш пеммикан состоял из 50 % говяжьего и 50 % конского сушеного и размолотого мяса, в кусках по полкилограмма. Вкус его был превосходен, а еще большее значение имело то, что его можно было есть как сырым, так и вареным. Он представлял замечательно подходящую пищу для дальнего пути. Теперь у меня было и оружие и запасы.
Наступила ночь. Нежно-розовые солнечные лучи залили долину. Как небольшие зеркальца, блестела тихая гладь озер между холмами. Горы отбрасывали длинные тени. Склоны холмов, вполне высушенные солнцем и покрытые оленьим мхом, приобрели опять уже свой характерный белый цвет.
Эти холмы – остатки морен. Большие валуны, настоящие каменные ядра, лежали на обнаженной поверхности скал, или же на дне каменных котлов, образованных водопадами, низвергавшимися когда-то здесь. Это так называемые ледниковые мельницы или чортовы горшки.
И здесь, в этой местности, сидел одинокий путник, выброшенный сюда, в среду дилювиальной эпохи, из культуры двадцатого века.
Сидел он здесь, Робинзон страны оленей и мамонтов, на мху, у небольшого костра, дым которого тонкой струйкой поднимался к чистому небу, нежно освещенному зарею летней арктической ночи.
Неодолимое утомление охватило меня. Я наскоро испек себе кусок мяса, надев его на ольховую ветку, и нарвал на закуску брусники. Свернувшись с подушкой из мха под головой у подножия каменной пирамиды, я заснул беспокойным сном.
Замечу здесь, что прежде чем улечься спать, несмотря на кажущееся крайнее равнодушие к своей судьбе, я осмотрительно снял шест с флагом, чтобы этот видимый знак не привлек врага.
Так же заботливо осмотрел я окрестности, и только тогда, успокоившись, лег спать.
Я засыпал и снова просыпался. Вздыхал и вертелся с боку на бок. Но потом я вдруг очнулся от предчувствия непосредственно грозящей мне опасности. Осматриваясь, я поднялся на локтях. И вдруг тяжелый камень просвистел около моей головы.
Я хотел выскочить, чтобы укрыться, но кто-то бросился на меня. Это был человек!
Он сшиб меня на землю и пытался схватить за горло. Я слышал, как он тяжело дышал и хрипел.
Я начал отчаянно защищаться. Мы катались по мху с сопением и стонами туда и сюда. Мы рычали, душили, кусали и царапали друг друга. Потом, при одном сильном повороте, я увидел на мгновение лицо нападавшего и… рассмотрел бородатое лицо Сива. В его глазах, сверкавших диким, жестоким огнем, светилась ненависть.
Со всею силой я оперся на локти и, страшно рванувшись, сбросил противника на землю, а последующим, быстрым, как молния, движением обрушился ему на грудь.
Я разыскивал глазами камень, кусок дерева или еще что-нибудь, чем бы я мог оглушить злодея. Про свой револьвер, к удивлению, я в этот момент забыл.
В то же время я почувствовал такую резкую боль в руке, что вскрикнул. Сив, как бешеный хищник, впился мне зубами в руку, которой я придавил его к земле.
Кровь брызнула ключом. Я выпустил негодяя. Он вскочил, метнулся в сторону и поднял камень. В тот же момент я нащупал браунинг. Я поспешно вынул его и выстрелил без прицела.
Убегавший Сив вскрикнул, завыл и начал хромать. Он упал, поднялся и молча продолжал свой бег, припадая на одну ногу. Только один раз он повернул голову, и напоследок я еще раз увидел его лицо, смертельно бледное, искаженное от боли, и дикие, налитые кровью глаза. Он исчез.
Тут только напряжение борьбы и сильное волнение сказались на мне, и я упал со стоном и дрожью на колени.
Кровь, вытекая из раны, окрашивала мох. Я подошел к ручейку и вымыл рану. Указательный палец левой руки был почти прокушен и запястье разорвано. Я сделал из платка повязку и старательно затянул ее, чтобы остановить кровотечение.
