Виржини Депант в книге-манифесте 2010 года «Кинг-конг-теория» не боится признать, что не хочет быть женственной. Ей плевать, если ее не считают «горячей сексуальной штучкой». При этом ее «приводит в ярость, что мне, не привлекательной для мужчин девушке, постоянно дают понять, что меня вообще не должно здесь быть»
[58]. Вместо того чтобы озаботиться тем, чтобы вернуть себе женственность, она с облегчением от нее отказывается. «Никогда прежде общество не требовало так много доказательств следования своему эстетическому идеалу и внесения такого количества изменений в тело для того, чтобы физически соответствовать его представлениям о женственности». И дело не в том, что некоторые женщины недостаточно женственны, а в том, что женственность сама по себе не стоит таких усилий.
Я выросла в штате Вирджиния в требовательной к женщинам культуре, в которой на противопоставлении мужского и женского делался особенно сильный акцент. Каждый день я вставала в 6 утра только для того, чтобы вымыть, высушить, накрутить и закрепить лаком волосы. Стоило пропустить всего одно утро, чтобы прослыть уродиной с сальной головой. Меня часто обсуждали за спиной и высмеивали за то, что мое поведение в чем-то не соответствовало моему гендеру. Мне еле-еле удавалось сохранять популярность, моя женственность находилась под неусыпным контролем. Девочки, которые считались моими подругами, цеплялись к моим волосам, походке, пятну тональника на подбородке, черной щетине под мышками. И, положа руку на сердце, я сама стыдила девочек, которые находились ниже меня по шкале школьной популярности. Границы женственного были строго очерчены, и любая попытка нарушить их или выйти за их пределы каралась насмешками.
В старших классах у нас была девочка, которая воплощала собой идеал женственности. Эми была настолько худой, что парни часто поднимали ее и, как куклу, носили на одной руке. Сейчас было бы очевидно, что ее худоба объясняется анорексией, но тогда она казалась чудом. В полупрозрачной розовой блузке и белых мешковатых джинсах она была настоящей феей – пряди волос идеальной лесенкой обрамляли ее маленькую головку. Наверное, она что-то говорила, но я не помню ни слова. Как будто она была слишком женственна даже для того, чтобы вступать в диалог. Слова нарушили бы своей тяжестью ее абсолютную невесомость. На вечеринках парни нередко ссорились из-за нее. Ее хрупкость и впечатлительность сводила их с ума. «Даже если просто заговорить с ней, она начинает плакать», – с восторгом рассказал мне один мальчик.
Еще раньше, маленькой восьмилетней девочкой, я доставала вырезанную из журнала фотографию крошечных изуродованных ступней китаянки, которую хранила между страницами книги, и расправляла ее на кровати. Женские пальцы были подвернуты под стопу, а свод так неестественно изломан, что подушечки оказались прижатыми к пятке. Эти ступни были похожи на покалеченные кошачьи лапки или кожистые когти какого-то маленького мистического зверька. Я преклонялась перед этими ножками – «золотыми лотосами», но не с вожделением, как китайские мужчины, а с извращенным трепетом от боли и ограничений, которые ждут меня в будущем.
* * *
Потеря женственности не входит в число симптомов менопаузы. Но если бы ее включили в этот список, то скорее как изменение к худшему, чем как редкую возможность наконец-то выскользнуть за границы строгой бинарной системы. В то время как некоторые женщины, с которыми я разговаривала, с наступлением климакса начинали острее чувствовать свою женственность, большинство испытали изменения своего гендера. Некоторые, например моя школьная подруга, видели в этом поражение: «Я потеряла все женские признаки и стала всего лишь полинявшей копией себя прежней».
Трансженщины, которые уменьшают или полностью прекращают прием гормонов, могут испытывать симптомы, похожие на менопаузу. Писательница-фантаст Рейчел Поллак с возрастом обнаружила, что внешний мир стал чаще принимать ее форму женственности. Сейчас ее признают чаще, чем когда она была молодой девушкой: «В молодости продавцы и официанты не могли решить, как ко мне обращаться: мисс или сэр. С годами эта ситуация, похоже, изменилась. «Может быть, это просто отношение общества к пожилым женщинам. Рамки того, что считается женственным, становятся чуть шире».
Некоторые женщины, как и моя школьная подруга, чувствуют, что с потерей женственности лишаются своей ценности, другие, как Рейчел, находят в этом неожиданные плюсы. «Я правда чувствую себя между полами, и мне это нравится», – заметила одна. Другая говорила мне, что больше не ощущает себя женщиной или мужчиной: «Я – что-то среднее, но это почему-то наполняет меня уверенностью». Еще одна сказала, что всегда чувствовала свою андрогинность: «С понижением уровня эстрогена я стала менее женственной, но, честно говоря, мне это нравится».
Во время менопаузы границы женственности растягиваются, расходятся по швам, и то, что раньше казалось естественным, теперь приходится собирать по частям. Джудит Батлер в знаковой книге 1990 года «Гендерное беспокойство» определяет это как «очень много фасонов плоти». Она пишет, что гендер – понятие непостоянное. «Гендер – это скорее идентичность, конструируемая в каждый конкретный момент времени, институализируемая во внешнем пространстве через повторение стилистически верных действий».
Иногда я чувствую, что моя женственность теряет очертания не образно, а буквально, она медленно выгорает из телесной оболочки. Ведь именно под влиянием высоких температур материя часто меняет свои свойства. Я меньше чувствую себя женщиной, по крайней мере, той женщиной, которой я была прежде. Той, которая на литературных вечерах прикладывала больше усилий, чтобы познакомить между собой мужчин, чем рассказать о себе. Той, которая часто использовала физическую привлекательность, а не интеллект, чтобы произвести хорошее первое впечатление.
Даже в подростковом возрасте, когда мои внешность и поведение были максимально женственными, мне часто отчаянно хотелось вырваться из-под гнета стереотипов американского Юга. Я представляла, как меня одетой заталкивают в душ. Сюжет всегда был одним и тем же: платье и чулки промокали насквозь, я стаскивала их вместе с лифчиком и трусиками. Теплая вода смывала с лица макияж: плотный слой тонального крема, румяна, тушь и тени. Пышные, покрытые лаком локоны повисали тонкими прядями. Иногда тут же в душе на крючке висела пара старых ножниц с черными ручками, и я отрезала ими волосы. Мокрые темные пучки сбивались вокруг сливного отверстия и походили на мех какого-то зверька. Когда я выходила из душа – удовольствие, близкое к оргазму, – то видела в зеркале, что больше не выгляжу так нарочито женственной. Но и как мальчик я тоже не выглядела из-за груди. Я представляла собой нечто среднее.
Во время менопаузы – пока мой организм перестраивается, а уровень эстрогена понижается – я чувствую близость к другим людям, которые находятся в процессе определения своего гендера. Я хочу читать не отчетливо женские истории, а рассказы о людях, которых новый гормональный фон одновременно заставляет чувствовать себя растерянными и наполняет энергией.
* * *
