— Просто знаешь? А что ты еще знаешь?
— Знаю, что прикажете создать здесь, — она кивнула в сторону будущего Каира, — Институт! Он откроет миру Египет… Знаю, что дважды бросите свою армию, своих солдат. Первый раз здесь как генерал, а второй раз как император, в России в 18…, — она не успела договорить, он дернул головой, словно сбрасывая ее слова с себя, как наваждение и вездесущий песок, развернул коня, устремился от нее прочь…
Настя задумчиво смотрела ему вслед.
«Не поверил! Но мне стало легче! Такое чувство — я выполнила очень важное задание. Я выполнила миссию! А дальше?
Что же мне делать в чужом времени?! В чужой стране?
Я не могу провести здесь остаток жизни! Я не хочу этого! Я хочу домой! Я хочу в свой мир!»
И вдруг, громко, как только могла, крикнула генералу вослед:
— Никогда не ходите войной на Россию!
— Я об этом подумаю, — ответствовал он, не оборачиваясь, исчезая в сумраке египетской ночи…
Она огляделась. Мгла полностью окутала вершины пирамид, внизу под склоном в военном лагере уже устраивалась на ночлег тридцатитысячная армия Наполеона: горели костры, ставились палатки, выставлялись караулы. Чуть поодаль, не сводя с нее робкого взгляда, но боясь приблизиться, топтался Усач. Настя улыбнулась ему.
«Меня ждут… — ее вдруг охватило необычное волнение, — Он ждет…, такой сильный, а робеет, как мальчишка. Смотрит на меня словно я богиня, боится прикоснуться, заботится обо мне, как о маленькой девочке, и ревнует… Конечно, он знает, приглянись я Наполеону, то ему придётся отступить и отдать генералу свой трофей… Какой же он трогательный! Смешной!»
Вспыхнули искорки щемящей жалости к удивительно трогательному Усачу, который стоически переносил муки ревности, она улыбнулась, махнула рукой и побежала к нему… В этот миг ей даже показалось, что она видит с каким облегчением он выдохнул и с какой радостью устремился ей навстречу…
И они, держась за руки, спускались с холма, увязали в песке, падали, смеялись, катились по песчаному склону, словно он был из снега. За ними поднимались песчаные вихри, а их несло и несло вниз. На какие-то доли секунды Настя испугалась: только бы не угадить в песчаную воронку, — здесь целый храмовый комплекс под песком, наверняка, есть и пустоты…
От мимолетного видения страшной смерти перехватило дыхание, и костлявая рука сдавила было ее горло, явно давая ощутить мучительное удушье, но песок, мягко струившийся под ногами, вынес их под склон бархана…
Настя смеялась, отплёвываясь, отряхивала Усача и себя от песка. А он вдруг подхватил ее и на руках, как драгоценное сокровище, понёс через весь лагерь. Кто-то готовил к завтрашней битве оружие, кто-то начищал сапоги, стоя босиком и недовольно поглядывал на влюбленных, а другие просто таращились, подмигивали, присвистывали, многие окликали скабрезными шутками. Настя видела солдат, и нет, сейчас из всех странных событий этого «фантастического кино» она выделяла лишь потрясающие красивые глаза Усача, такие мягкие с нежными искорками.
— Я так и не знаю… как твое имя? — прошептала она.
— Мое? Ф-Франсуа, — так же шепотом ответил он ей в ухо, — Франсуа, моя милая п-пичужка.
От этого шепота у нее побежал мороз, задержался где-то под кожей головы, а потом счастье охватило ее. И захотелось прижаться к нему и не выпускать никогда, никогда, пусть хоть тысячи лет пройдут. Он словно почувствовав это, обнял ее крепче, уткнулся в ее волосы, вдохнул глубоко и зашептал:
— Ты так пахнешь! Пахнешь апельсиновым цветом и лепестками роз!
— Это шампунь… — тихо сказала она.
Франсуа не услышал, он шептал:
— У меня на родине так пахнет, когда цветут апельсины…
Его слова лились, как малиновый звон колокольчиков, нежно касались струн ее души, вызывая в ней ответную чудесную мелодию. И она замирала, глядя в его удивительно красивые глаза, прислушивалась к музыке, что звучала в душе и приходила в смятение…, краснела…, задыхалась от восторга, пыталась отвести от него взгляд, но не могла. Удивительным шепотом он парализовал ее волю, всколыхнул душу, заставил трепетать тело. Сознание еще отчаянно сопротивлялось, но и оно уже сдавалось под натиском мелодики бархатного голоса. «Ах, как он говорит, как звучит его голос! И какое у него имя — Франсуа — самое красивое имя на свете!» Она закрыла глаза… «Наверное, это и есть счастье? Когда так хорошо! И я не хочу никуда уходить от него, не хочу возвращаться! Пусть будет так — я остаюсь, остаюсь с ним! Неважно, в каком мире, в какое время, важно только одно — быть рядом с ним!»
— Анастасия!
Настя вздрогнула! (Голос был сухой, скрипучий, словно проходил сквозь стену.) Перед ними, как черт из табакерки, появился араб, тот самый! Тот самый, только балахон его порван и весь перепачкан то ли сажей, то ли пылью! Он ястребом подскочил к Насте, схватил за руку и, не замечая Франсуа, заскрипел:
— Анастасия, прошу, скорей…
— Ты… Ты…? — задыхаясь от ненависти, она кинулась на араба с кулаками, — Негодяй! Бросил меня здесь!
— Я… я… должен был…
— Что?!
— Идем… Время не ждет… Идем же…
Схватив ее за запястье, потащил за собой…
— Опять? Отпусти! Отпусти меня! Никуда не пойду с тобой! Хватит! Не хочу! — вырывалась она, пытаясь вытянуть руку из его цепкого захвата. — Франсуа, помоги!
Здоровяка Франсуа не надо было звать дважды — он повернулся к арабу, и, казалось бы, легонько ударил того в голову. Араб рухнул, как подкошенный, потом тяжело приподнялся, закрывая руками разбитую голову и горько по-бабьи запричитал:
— О, Алла, Бесмела, Рахмон, Рахим… Не будет мне прощения… Если ты не успеешь… Если мы не успеем…, все погибнет…, все погибнет!
Он тяжело поднялся, придерживая голову, — тоненькая струйка алой крови стекала по виску, — подойдя к Насте, устремив на нее серовато-дымчатый взгляд, печально прошептал:
— Если ты не успеешь, я даже боюсь представить, что будет!
У нее кольнуло сердце. Здоровяк было кинулся на араба вновь с кулаками, но она остановила его:
— Подожди, Франсуа! — и, обратившись к ненавистному арабу, спросила, — Что же я еще должна успеть?
— Помощь! — произнес он и взмолился. — Ему и всем нам нужна твоя помощь…
Она, сложив руки на груди, упрямо произнесла:
— А я не хочу! Я и так по твоей милости…
И не успела она договорить — он зло пробурчал:
— Так всегда, неблагодарные дети, когда нужна ваша помощь — вы кочевряжитесь!
Анастасия на какое-то мгновение задумалась, все опять было слишком сюрреалистичным и страшным — предчувствие надвигающейся беды сковывало, лишая воли. Араб же, словно чувствуя ее нерешительность, тихонечко взял ее за руку, — искоса поглядывая на здоровяка француза, — потянул за собой…
