— Начинается! Ещё скажи Черная магия! — буркнула она.
— Я бы сказал, но не буду. Единственное могу сказать, что то, что европейцы называют Черной и Белой магией — ты знаешь, и имеешь к этому самое прямое отношение! Всё в магии в Белой или Чёрной основывается на тех знаниях, которыми ты владеешь…, но пока…
— Халас! Халас! Халас! — Настя, рассекая воздух рукой, чуть ли не плача, выкрикивая единственное известное ей арабское слово «Всё! Всё!», пыталась остановить весь это бред. Русские слова, казалось, так не обрывали и не выдернули бы ее из штопора, как это звонкое арабское слово: «Халас!». Оно казалось ей таким хлестким и понятным для него — для араба, что она истерично кричала:
— Халас! Халас! Всё! Я не хочу слышать! Не хочу ничего знать! Халас! Халас! Я историк, археолог! Я приехала с одной единственной целью — прикоснуться к святым для меня местам, я хочу увидеть всё, понимаешь, всё, что связано с Рамсесом вторым! И больше ничего! Халас! Я хочу найти того фараона, того, что мог, подчеркиваю, мог быть фараоном «Исхода»! Но я не имею никакого отношения к магии! Ни к Белой! Ни к Черной! Я даже никогда гадальных карт в руках не держала! Боюсь гадать!
— Правильно, — спокойно похвалил голубоглазый, словно она ответила ему на его вопрос, и он доволен ответом. — Да, тебе и не надо это…
— Почему это мне не надо? — резко произнесла Настя, и, тряхнув пышной гривой черных, как смоль волос, упрямо поджимая губы, как часто это бывает у женщин в момент скандалов, даже и не заметила, что её развернули на сто восемьдесят градусов, дерзко добавила, чуть прихлопнув рукой. — Мне это надо! Захочу гадать и буду гадать! Буду гадать и себе… и другим… буду!
— Тебе не нужны карты. Они скажут тебе о чужой жизни! А твоя жизнь — не твоя!
— Как?!
— Так, — просто ответил он, — ты можешь предсказывать и без карт, стоит только…
Чувствуя приближение мозгового «коллапса», она сложила руки в просительном жесте, мол, помилосердствуйте!
Но он и не думал останавливаться, продолжал:
— Ты знаешь о реинкарнации?
В этот момент взгляд ее потемнел, ожесточился, казалось, ещё мгновение и она от его намеков сорвется…
Понимая это, араб выпалил всё, зная, что другого случая у него не представится, а откладывать уже нельзя, ведь, Чёрные отважились на последний шаг — устранить ее.
— Ты никогда не задумывалась, почему из пяти тысячелетней истории Египта тебя интересовал именно этот отрезок времени! И судьба именно этих людей тебя тревожит? Ни золото Тутанхамона, ни пирамиды Хефрена и Хеопса не притягивали твоего внимания так, как все, что связано с Рамсесом Великим и Нефертари?
Настя насторожилась, едкая колючая волна пробежала по телу. Откуда он знает, что золото Тутанхамона для нее мало что значило, и к пирамидам она испытывала, да, интерес, но его нельзя было даже сравнивать с той страстью, какая у неё вспыхивала при одном только упоминании о Рамсесе или о храме в Абу-Симбел. Лишь только слышала это название, как сразу возникало ощущения шелеста веков за спиной…
«Да, это замечательный магнит времени! Я могу часами рассматривать колоссов Рамсеса, что, горделиво взирая на мир с вершины вчерашних дней, улыбаются мне пленительной улыбкой вечного счастья! Но почему…? И почему так щемит сердце…?»
Думала она…
«А он прав! Почему я всегда испытывала какой-то уж слишком живой интерес именно к этой династии, к этому фараону? Всё остальное на карте истории как бы и не существовало; лишь только Рамсес, его жизнь, его многочисленный гарем, дети, что толпятся вокруг престола в ожидании своего час, как сардинки в бочке — брюшко к брюшку. И это постоянное странное чувство причастности к ним. Почему я всегда так отчётливо чувствовала дыхание рядом стоящего наследника? Их так много! И все они хотят быть первыми! Хотят править! Почему всегда так явственно представляла себе эту суету и давку вокруг трона… и всегда четко ощущала горечь, а слезы почему-то душили, и бессилие разъедало душу. Почему я никогда не видела этот Египетский период истории в другом, более радужном свете, а только серая масса лиц и сердце сжимала щемящая тоска, и чёткая картинка в одном из уголков сознания — огромная корзина с клубящимися там змеями? Но тогда почему я не уходила от этого, если все это мне доставляло столько тягостных переживаний? Почему вновь и вновь мои мысли стремились именно туда — в Девятнадцатую династию, во времена Рамсеса второго?! Почему?!»
Она подняла на него глаза и вопросительно вскинула красивые бровки.
Он явно ждал этого.
— Ты была в музее и в гробнице Нефертари. Разве там с тобой не происходило странное?!
«Ах, вот оно что! Он и там был. Он всё видел! И к чему же он теперь клонит?»
Разве, она все это думала? Нет. Это были доли мгновения, а в них как при фотовспышке вспыхнул какой-то черный ход. Куда? В пещеру? В грот? В усыпальницу? Но не успела она даже рассмотреть, как грохнулся откуда-то сверху гранитный блок! И ничего нет, хода нет, дороги к жизни нет, впереди каменная стена! Темнота! Она в вечной темноте! Ужас! Это опять как доли мгновения — равные целой жизни. Но чьей? Это предчувствие? Предсказание? Или она видит прошлое?
У Насти похолодели ладони…
Ужас охватил её!
Ужас неминуемой, страшной смерти!
Холод…
И жар…
Настя встряхнула головой, отгоняя это жуткое видение. Она лишь подумала, что настолько явственное видение у неё впервые, и вызвал его именно этот голубоглазый!
Она смотрела в голубые глаза араба, и между ними образовывалось нечто удивительное, как незримая связь, как невидимый информационный коридор — словно звездный поток, и она стремительно плывет по нему.
Где-то глубоко-глубоко в сознании подумалось: «Он ввел меня в транс».
Потому она сказала шепотом, чтобы не разрушить эту незримую связь между ними и удивительное состояние — виденья себя как со стороны, как чужими глазами. (Возможно, она видела себя его глазами?)
Сказала шепотом, но настойчиво:
— Говори!
— Ты живешь чужой жизнью! Ты не ты! Ты…
Он не договорил, слова комом застряли в его горле. Возможно ли? Мыслимо ли, сказать, ошеломить незрелую душу, не готовую ещё к Знанию?
Видел — она не готова принять то, что необходимо ей знать! Не сможет еще понять и принять.
Слишком рано!
Слишком рано! Душа, взросшая в другом мире, другим временем — слишком далека сейчас от себя самой, той, что блуждала по бесконечным мирам столько долгих веков. Она нуждается в учителе и проводнике по Тонкому миру Высших Сил.
То, что для него естественно и было с ним всегда — его готовили к этому всю жизнь, — для этой хрупкой девушки есть далекое прошлое и фантастическое будущее. Поэтому он не мог сказать ей всё, что необходимо сказать именно сейчас! Не мог произнести слова, ничего не мог…
