Тащиться в такую даль по невыносимой жаре, ободрать себе все руки, только для того, чтобы увидеть медного скарабея — это было уж слишком! Возмущению не было предела, он чуть не накинулся на Мустафу с кулаками, но тот опередил его, предупреждающе выставил вперёд руку…
— На нем такие же иероглифы, как на твоих монетках!
Пауль замер с раскрытым ртом. Сердце его почти остановилось.
А Мустафа твердо и горделиво сказал.
— На Священном Жуке, исполняющем желания, такие же знаки, как и на твоих монетках!
— Не может быть! — ноги подкосились, и Пауль чуть не рухнул наземь. Невероятность и в тоже время простота, с какой это было сказано, выбили у него почву из-под ног. — Может, ты путаешь? И там всего лишь иероглифы? Просто иероглифы!
— Нет! Это священные знаки! Сам увидишь. Но помни, ты дал клятву! Никто не должен знать! Ты дал слово! Иначе… — глаза Мустафы угрожающе сверкнули.
— … Что «иначе»? — Пауль еле ворочал языком. Все тело словно было парализовано, мозг отказывался верить и дрожью пробегал неприятный холодок предчувствия неминуемого и страшного, — что ты сказал, что «иначе»?
— Иначе проклятие! «Быстрокрылая смерть догонит каждого, кто нарушит волю отца»!
— Какого?.. — прошептал Пауль, — Какого отца?
— Усер-Маат-Ра!
IV
— Усер-Маат-Ра! Царь царей! Великий Рамсес! — шептал Пауль, — Великая страна!
Пауль загорелый, с сумрачным лицом, стоял на верхней палубе в белом арабском балахоне. Его светлые, выгоревшие на солнце волосы, развивались под рывками морского ветра. Он пристально вглядывался в тающий в сероватой дымке город. Дымка становилась все отчетливей, а очертания города словно в ней тонули… Вскоре видны были лишь иглы минаретов, покрытые густой пеленой, — они возвышались над ртутной гладью воды, — да изредка еще доносились обрывочные звуки призыва муэдзинов на вечернюю молитву.
— Прощай, Великая страна! — задумчиво прошептал Пауль, доставая из кармана серебристые монетки.
В заходящем солнце металл отливал восхитительным зовущим светом…
Он смотрел на монетки совершенно отчужденным взглядом, взглядом человека, которому не к чему больше стремиться — он достиг мечты… — он знает Истину…
Пауль высоко подбросил монетки.
— Прощай, Атлантида!
Монетки, сверкнув серебряными гранями, устремились вниз, унося его Мечту в пучину бирюзовых волн.
— Прощай!
Пауль крепко сжимал леера, так, как будто мог этим остановить корабль и уплывающий за горизонт город, а главное, остановить ход времени!
Но есть ли ход времени? Есть ли прошлое или будущее? Может всё — есть вечное настоящее?!
Глава тринадцатая
Подарок с той стороны жизни
I
Каир. 1985 год. 6 июля 14.00
Настя сладко потянулась.
— Какой приятный запах! Яблочный! Только откуда он?
На пороге комнатки неслышно появилась женщина с серебряным чайничком в руках. За ней, горбясь под тяжестью и еле передвигая ноги, протиснулись двое мужчин в белых одеждах. Они очень бережно поставили на пол большой сверток. Вслед за ними вошел высокий араб. Он чуть ли не согнулся в половину — уж слишком низок оказался для него проем двери.
Настя напряглась, ее сердечко забилось быстрее, но почему-то страха или паники не было.
Женщина налила душистый чай в маленький стеклянный, похожий на вазочку для фиалок, стаканчик. В комнате сильней запахло яблоком и жасмином.
«А, так это чай так пахнет!» — обрадовалась столь простому объяснению Настя.
— Спасибо, очень хотелось пить, — сказала она, и, зная наверняка, что женщина её не понимает, нескромно добавила, — и хотелось бы что-нибудь съесть.
Высокий тут же шикнул на женщину. Та стрелой вылетела из комнаты. Через минуту на столике уже красовались медовые булочки и пахлава.
Пока женщина суетилась, и суетилась теперь как-то по-рабски, низко склонившись, не поднимая глаз, трое мужчин закрывали собой свою драгоценную ношу. Когда женщина скрылась в темном коридоре, Высокий, проводив ее взглядом, посмотрел на Настю…
…И она обомлела, только не вскрикнула, ладонью прикрыла рот. В следующее мгновение её уже била мелкая дрожь, зубы застучали, а по телу пробежала холодная, вязкая, парализующая волна страха — опять эти голубовато-белесые глаза, которые преследуют ее повсюду! Даже если она не встречается с ними, она, все равно, знает, чувствует их присутствие у себя за спиной. Голубые глаза араба! Что может быть более нелепым, и даже страшным, чем эти то белесые, как египетское небо в жаркий день, глаза, то глаза цвета морской волны на темных лицах мусульман?
Встретить голубые глаза в Африке — это почти то же, что встретить Дракулу в горах Трансильвании. Вероятно, Дракулу Настя испугалась бы гораздо меньше, чем этих голубоглазых арабов.
Но прошло мгновение, мгновение долгое, почти, как вечность — ничего зловещего не происходило. Высокий не накидывался на нее, как вампир, не вгрызался в неё большими клыками, он даже не шелохнулся, лишь по губам промелькнуло подобие улыбки, и в уголках глаз пролегли морщинки. В самих же глазах заискрился то ли живой свет, то ли доброта. Настя внезапно поняла — в них нет этого ужасного серого оттенка — оттенка ужаса. Точно, в них нет серого оттенка тревоги и страха!
И спросила:
— Who are you? — голос всё же задрожал.
Ответ был на превосходном русском.
— Не бойтесь, я здесь, чтобы помочь вам, и спасти вас!
— Меня?! — ее брови удивленно изогнулись.
— Вам угрожает опасность!
— Да?!
— Да! — он присел перед ней на корточки и доверительно продолжил, — Вы даже не можете представить, что вам угрожает! Сами того, не зная, вы попали…, — потупился, замолчал, сказал как-то неопределенно, — вы попали в историю…
— Да, как я могла попасть в историю? (В это слово сейчас она не вкладывала глобального смысла, поэтому ее возмутила интонация, с какой он говорил с ней).
Настя возмутилась от всего сердца:
— Я в Египте впервые! Никому не желаю ничего плохого! Всего-навсего работаю над диссертацией! Я пишу диссертацию! — и тут её охватило законное женское любопытство. — Только я попала историю? А моя подруга?!
— Нет! Только Вам, Саеда, грозит опасность! — послушно склонив голову, произнес он.
— Почему? — чуть не плача, она пролепетала сквозь слёзы, — Я так люблю Египет, а меня…, а мне… Нет! Не надо меня спасать! И помогать не надо! — Закончила дерзко, — Разве я вас прошу спасать меня?
— Вы и не должны просить, Саеда! Я принадлежу Вам! Любое ваше желание для меня закон!