Пока шла мимо бесконечных статуй Амона-Ра, старалась не смотреть на их грозные лица, ей казалось, они смотрят на нее недобро, укоряя за подобную глупость.
Она подошла к трону, факелы за ним как будто всполохнули ярче, голова богини охранительницы фараона — львица Сехмет — на золотых подлокотниках трона отца злобно сверкнула на нее лазуритовым взглядом. Неферкемет вздрогнула.
Лицо фараона осветилось нежностью. Неферкемет опустилась перед ним на колени, склонив голову, попыталась сказать:
— Да, будет фараон жив, здоров и невредим, — но почему-то слова не слетели с ее уст. Она только тихонечко вздохнула и прильнула губами к холодной руке отца.
— Неферкемет, что с тобой? Ты так печальна…, плачешь…, что-то с тобой? — произнёс фараон, опуская свою большую руку на склоненную голову дочери, — что случилось? Хотела просить меня? О чём же?
Она молчала, не могла сказать, не могла признаться отцу в своей любви и не потому, что боялась его гнева. Вовсе нет! Просто ей было неловко признаваться, что она влюбилась! Она покраснела до корней волос. Сердечко забилось маленькой птичкой и вот-вот готово было вырваться из груди.
— Хорошо, что ты пришла, свет моих глаз. Подними голову. Почему, дитя мое, в твоих глазах столько печали и стоят слезы? — прервал ее мучения Рамсес. Она уж было открыла рот поведать отцу о любви, что завладела ее сердцем, но он, опередив ее, произнес, — Скоро Хеб-Сед. Я назначу соправителя. И ты войдешь…
— Нет! Отец, нет! — в сердцах выкрикнула она, в ужасе закрывая лицо руками. — Нет!
О, она хорошо знала, что значат его слова! Это значит, что она должна войти в дом соправителя, став его женой! А будущий соправитель — ее брат, ее младший брат!
И горькие слезы брызнули из глаз.
— Я не могу! Нет, отец, не могу! Не хочу! Я…
— Что?! — фараон грозно воззрился на нее, — неповиновение моей воле!?
Надо же, пришла с просьбой стать женой мастера, а ей уготовано стать женой брата! Спорить с отцом? Невиданная дерзость! И ее женский ум в доли мгновения сообразил, что остановить отца в задуманном может лишь одно — воля Богов.
— Отец, я не могу быть женой брата. Я вечная жена богов! Я Посвященная!
Вот так! Сама себе вынесла страшный приговор — приговор безбрачия! Но всё, что угодно, даже смерть, лишь бы не быть женой нелюбимого брата!
Рамсес пошевелил кустистыми бровями, вопросительно глянул на чати, тот многозначительно склонил голову.
— Да, Владыка, это так! Она Посвященная в Тайные Знания и только жрецы могут решать, кто может стать ее мужем.
У Неферкемет отлегло от сердца.
Отлегло — то отлегло, но ведь самого главного она так и не сказала. Теперь только одна надежда на его любовь… на его отцовскую милость.
«Возможно, на празднике… я смогу сказать… — подумала она, с признательностью посмотрела на чати. — Возможно! И тогда все будет иначе?! Все будет иначе! У меня есть еще время… Возможно…»
А Рамсес надолго задумался, печально глядя на отблески пламени, что играли на золотой голове богини Сехмет на его подлокотнике, — он искренне огорчился, — какая нерадостная весть! Любимая дочь, по воле жрецов, может стать бесплодным цветком, как сорная трава, как перекати поле! Какая страшная участь уготована его дочери!
Он тяжело вздохнул и печально произнес:
— Ступай, Неферкемет, я оповещу тебя… потом, о своем решении. Иди!
— Отец, — она подняла на него глаза полные слез, — Я…
— Не говори мне ничего! Против воли богов я бессилен!
— Я… я хотела сказать тебе… — но не успела договорить, отец протянул ей холодную руку для поцелуя, безжалостно давая ей понять, что сегодня он слушать ее более не намерен.
Неферкемет безропотно поцеловала руку отца, львица Сехмет сверкнула лазуритовым глазом, и долго потом еще следила за ней, провожая ее согбенную спину к выходу. Неферкемет оплакивала свою потерянную любовь и утраченное счастье — теперь отец никогда не даст ей отцовского соизволения, а без него… О как же мне быть!?
Она проплакала весь день, а вечером рабыня принесла ей радостную весть: «В заброшенной шахте я жду тебя».
О, боги!
Вспыхнула…, подхватилась…, бросилась собираться…, украшать и умащивать себя маслами и благовониями, и не было уже ничего, что могло бы ее остановить… Она, как солнечный ветер, неслась на встречу с любимым.
Если бы Неферкемет только знала, сколь проворна оказалась ее рабыня, ведь, «радостную весть» получил и Мернептах!
XI
Неферкемет вбежала в шахту, запыхавшись от трудного подъема, прижавшись к холодному камню, тяжело вздохнула, серебристые капельки выступали на ее лбу…
— Любимая, ты, как луна с серебристыми капельками росы! Как же долго! Я ждал тебя! Но что с тобой? Почему ты так тяжело дышишь? Неужели грозный Сет забирает твои силы? — беспокойно спросил мастер, прижимая ее, взмокшую, к своему сердцу.
— Душно! — она нервно дернула тяжелое золотое ожерелье на шее, — Умираю от духоты!
— Странно. А я и не заметил. Мне показалось, что сегодня дует северный ветер, — он растерянно посмотрел на неё, в глаза любимой, что лучились искорками.
«В самом деле, странно, что ты до сих пор, мой дорогой, так ничего и не заметил»!
Она улыбнулась в ответ.
Привстала на цыпочки, обняла за шею, прильнула, к его полным, красивым губам… Прильнула к ним теплым, нежным и таким желанным…
…В трепетном поцелуе, как в танце закружились два любящих сердца…
И танец их был бесконечен!
XII
— Любимая, я хотел бы стать северным ветерком и засыпать у твоих ног, — он еще сильней привлек ее к себе, заглянул в глаза. — Но я могу лишь припасть к ним и целовать их, целовать бесконечно!
Ему в ответ лишь глубокий вздох, она не в силах отвести от него зачарованного взгляда — как он красив, как тонок его стан, как приятен голос! Трепетная улыбка скользит по ее губам. О, как долго она не дарила ему любовь, не упивалась его страстью, целая вечность прошла, но в памяти ничего не задержалось — дни без него, что песчинки в серой пыли, поднятой промчавшимися колесницами.
Неферкемет прижалась к плечу любимого.
— Мне казалось, что змея бесконечного времени — Мехен никогда не закончит свой путь.
— Если ничего не изменить, то нам так и не увидать ее хвоста.
— О, Боги, что же делать? Хотела просить отца…, но он… — замолчала не в силах произнести свой приговор. — Вскоре праздник Хеб-Сет!
Любимый вздрогнул, еще крепче прижал ее к себе и через мгновение прошептал:
— Уходим, любимая, — он прошептал тихо, как крамолу, но так настойчиво, что она поняла — это не просто слова.
