— Злата… — Давид смотрел на меня переполняющими чувствами глазами. — Наша семья… в долгу перед вами.
Ньевес снова обняла меня и прошептала:
— Спасибо, дочка!
Я не смогла что-либо ответить. Просто обняла её в ответ. А когда они ушли, высвободилась из рук тёти и пошла к нему. Себастьян вдруг стал предо мной. Я взглянула на него почти ясным взглядом и ужаснулась — выглядел он ни чем не лучше своего брата. Щёки впалые, глаза красные, а круги под ними ещё сильнее чернили из-за бледного цвета лица.
— Злата, — начал он, подойдя ко мне ближе. — То, что ты сделала, было верх безрассудства. Я бы так никогда не поступил.
Его сердитый голос меня немного отрезвил от счастья. Я выдержала его взгляд, пока он первый не опустил глаза.
— Я бы не сделал такого… и потерял бы брата, — когда он посмотрел на меня опять, мне на миг показались слёзы в его глазах. — Теперь, вне зависимости от твоего согласия, ты для меня стала сестрой.
Мне не хватило слов, и я обняла его.
— Пойдём?
Он молча кивнул, и мы вдвоем вошли к Виктору. Я, с неимоверным облегчением, заметила перемены в нём: пот уже не покрывал его лицо, которое было не таким бледным. Дыхание ровное и глубокое, он словно спал, немного склонив голову набок. Мы подошли к его постели с обеих сторон. Я не смогла сдержать улыбку и, опустившись перед кроватью на колени, взяла его руку в свои ладони. Ещё не могу поверить, что всё позади, что его жизнь в безопасности.
— Ну и напугал ты нас всех, брат! — тихо молвил Эскалант, садясь на край его постели.
— Это уж точно, — сквозь слёзы всхлипнула я.
Вдруг его веки стали подрагивать, губы зашевелились, и раздался полухрип, полустон:
— Латти…
Я прильнула к нему ближе, не веря в своё счастье:
— Да, любимый, я здесь. Я рядом.
Под звук моего глосса он медленно распахнул шоколадные глаза и стал осматриваться.
— Умер? — хмурясь, спросил он, когда увидел моё лицо, прильнувшее к его руке.
Я не сдержала нервный смешок и, смахнув слёзы, замотала головой, не в силах вымолвить ни слова.
— Ты был чертовски близок к этому, брат, — сказал Эскалант, и Виктор повернулся на звук его голоса.
— Рад видеть тебя, Себастьян! — слабо сказал он.
Тот ухмыльнулся:
— Даже представить себе не можешь, как это взаимно, — он хотел было ещё что-то сказать, но в последний момент передумал и встал. — Пойду за доктором.
Когда он вышел, Виктор снова перевёл на меня взгляд и тут же нахмурился:
— Что с твоими волосами?
Я машинально подняла к голове руку и почувствовала, как пальцев коснулись коротко остриженные обрубки локонов.
— Сейчас так модно, — я слегка смутилась.
Его лицо смягчила слабая улыбка:
— Тебе идёт.
Я слегка рассмеялась:
— Ты неисправимый льстец, любимый, — слова вылетели машинально, и у нас обоих перехватило дыхание.
— Так я любимый? — первым нарушил наше молчаливое переглядывание Виктор.
Я склонилась, слегка коснувшись его губ в поцелуе. В комнату, постучавшись, вошёл Себастьян вместе с врачом, и я поспешила подняться на ноги. Нехотя отпустила его руку. Дав обещание вскоре вернуться, я покинула его, чтобы умыться и попить воды. Я вдруг осознала, что со вчерашнего дня я ничего не ела вообще. Как ни странно, есть мне и не хотелось, а вот от жажды умирала.
***
— Что у неё с волосами? — серьёзно спросил у брата Виктор, когда доктор закончил свой осмотр и опрос о его самочувствии. Эскалант отошёл от окна и залпом осушил стакан с остывшим кофе.
— У меня есть подозрения, — начал он, — что это была её плата за твоё лекарство.
Эскалант опустился на свежие подушки и ещё больше нахмурился:
— Плата? Кому?
Эскалант передёрнул плечами:
— Думаю, цыганам.
— Что?!
— Своим чудесным исцелением ты обязан ей. Не буду тебя обманывать, даже я её пытался остановить, решив, что она в конец обезумела от горя.
Виктор сжал простынь в кулак и сухо молвил:
— Рассказывай.
***
Я вошла в свою комнату и, прислонившись спиной к двери, закрыла глаза. Он жив. Большего облегчения и счастья в моей жизни никогда не было. Он жив. Ничего более не нужно мне, осознала я. Какой же жестокий был урок! И очень многому он меня научил. Теперь я ясно осознала, как сильно люблю этого человека и что готова ради него на всё. Простить? Убить? Умереть? Всё, что скажешь, любимый! Моё сердце, казалось, стало вдвое больше меня. Оно билось и млело от желания прильнуть к нему. Признаюсь откровенно: я никогда не буду испытывать такие чувства к Гаспару. Господи! Да, я никогда не испытаю нечто подобное ни к кому, кроме Виктора! Он — мой любимый всеми рваными частичками моего битого сердца. Лишь он способен его разрывать на самые малюсенькие клочья и исцелить в один миг! Мой единственный…
Гаспар. Бедный Гаспар. Он звонил мне пару раз, пока ехала в такси в тётушкин дом. Я рассказала ему коротко о произошедшем. Чувствовалось его напряжение, голос выдавал его. Мне придётся нарушить слово. Я разорву помолвку, как только он вернётся. Жестоко? Нечестно? Бесчеловечно? Да, но в любви нужно быть эгоистом, иначе невозможно.
В дом, где мы жили, я больше не вернусь. Снова перееду к тёте. Буду помогать ей с Матиасом и встречаться с Виктором. Как же я счастлива!
Я подошла к зеркалу и слегка вздрогнула, увидев там незнакомку: остриженные волосы, впалые щёки без намёка на румянец и темнеющие круги под глазами.
— Надо поспать! — сделала вывод я вслух и, утвердительно кивнув своему отражению, повалилась на постель, даже не думая переодеваться.
Глава 36
Счастливые мы
Я открыла глаза. Где это я? За окном уже стемнело… Спохватившись, я села на кровать и взяла телефон в руки. Семь вечера. Всё, я вспомнила. Сняла, наконец, своё окровавленное платье. Быстро приняла душ. Надев свободные шорты, белую рубашку и короткую вязаную кофту медового цвета, я обратилась к зеркалу, привычно взяв расчёску. Опа! А я-то почти забыла, что расчёсывать мне практически нечего. Надо в салон, срочно! Завтра заеду, а пока… где же этот платок цыганки? Нет, мне не вспомнить, где его оставила. Хорошо, что нынче модные головные уборы! Хоть я их не носила, но где-то они у меня завалялись. Немного порывшись, я нашла вязаную белую шапку-бини и скрыла под ней свои обрубки.
В больницу я добралась к восьми. Поднявшись лифтом на этаж, где находилась палата Виктора, я осторожно открыла дверь. Моё сердце привычно стало подрыгивать в предвкушении встречи с любимым.
