Королева Виктория, однако, была, как говорят американцы, барахольщица, и у нее возникла собственная идея: она попросила, чтобы ей оставили одну марку на память о том дне, когда она избежала пули убийцы; остальные марки следовало уничтожить самому высокому должностному чину той фирмы, которая их изготовила.
И кто мог отказать королеве? В то время британские полки вторглись в Бейрут, премьер-министр виконт Мельбурн (имя которого одно время романтически связывали с именем королевы) был занят другими делами. Тем дело и кончилось.
Так единственный в мире лист оранжевых марок был сожжен в бутылочке на столе директора Перкинса, Бэкона и Петча. Но перед тем как зажечь спичку, Джошуа Баттерс Бэкон с хирургической точностью отрезал два экземпляра — это было за несколько лет до того, как начали делать перфорации, видишь ли, — марку с обозначением «АА» из одного угла для королевы Виктории и в абсолютной тайне еще одну марку с обозначением «ТЛ» с противоположного конца для себя.
Эти марки со временем стали известны коллекционерам как «Ольстерские Мстители», хотя много лет до того, как они получили это имя, их существование было государственной тайной.
Годы спустя, когда после смерти Бэкона его стол передвинули, на пол упал конверт, спрятанный где-то в столе. Как ты догадываешься, уборщик, нашедший его, был дедом доктора Киссинга, Литейщиком. Со смертью старого Бэкона, подумал он, какой вред будет, если он заберет одну-единственную яркую оранжевую марку, лежавшую в конверте, домой, чтобы его трехлетний внук поиграл с ней?
К моим щекам поднялась горячая волна, и я взмолилась, чтобы отец был слишком рассеян и ничего не заметил. Как, не ухудшив ситуацию еще больше, я могла сказать ему, что оба «Ольстерских Мстителя», один отмеченный «АА» и второй «ТЛ», в этот самый момент небрежно болтаются на дне моего кармана?
17
Часть меня заставляла решительно достать треклятые марки и отдать их отцу, но инспектор Хьюитт заставил меня дать слово чести. Я не могла дать отцу в руки то, что, возможно, похитили; то, что могло послужить уликой против него.
К счастью, отец был рассеянным. Даже очередная вспышка молнии, за которой последовал грохот и долгий раскат грома, не вернули его к настоящему.
— «Ольстерский Мститель» с обозначением «ТЛ», конечно, — продолжал он, — стал краеугольным камнем коллекции доктора Киссинга. Было хорошо известно, что существуют только две такие марки. Вторая — образчик с маркировкой «АА» — после смерти королевы Виктории перешла к ее сыну Эдуарду VII, а после его смерти — к его сыну Георгу V, в чьей коллекции она оставалась до 1925 года и была похищена при ярком свете дня на выставке марок. До сегодняшнего дня ее не видели.
«Ха!» — подумала я.
— Как насчет «ТЛ»? — громко спросила я.
— «ТЛ», как мы уже знаем, хранилась в безопасности в сейфе директорского кабинета в Грейминстере. Доктор Киссинг время от времени извлекал ее оттуда, «чтобы полюбоваться», как он однажды сказал нам, «и чтобы напомнить мне мое скромное происхождение, если я начну зазнаваться».
«Ольстерского Мстителя» редко показывали другим, разве что некоторым особенно серьезным коллекционерам. Говорили, что сам король однажды предложил выкупить ее, но это предложение было вежливо отклонено. Тогда король попросил — через своего личного секретаря — разрешения увидеть «этот мармеладный феномен», как он его назвал. Просьба эта была быстро удовлетворена и привела к тайному вечернему визиту его покойного величества в Грейминстер. Никто не знает, конечно же, привез ли он «АА» с собой, чтобы две великие марки воссоединились, пусть даже на несколько часов. Это, видимо, навсегда останется одной из величайших загадок филателии.
Я легко прикоснулась к своему карману и кончиками пальцев ощутила легкий хруст бумаги.
— Наш старый заведующий пансионом мистер Твайнинг ясно помнил этот случай и четко воскрешал в памяти, как долго горели огни в кабинете директора тем зимним вечером.
Это приводит нас обратно к Горацию Бонепенни.
По изменившемуся тону отца я поняла, что он еще больше погрузился в свое прошлое. Холодок волнения пробежал по моему позвоночнику. Я была на грани того, чтобы узнать правду.
— К этому времени Бони стал более чем искусным фокусником. Теперь он был развязным, нахальным молодым человеком с дерзкой манерой поведения, всегда добивавшимся своего просто потому, что проталкивался настойчивее, чем другие.
Помимо содержания, которое он получал от юристов своего отца, он зарабатывал дополнительно, давая представления в округе Грейминстера, сначала на детских праздниках, а потом, когда его уверенность в своих силах возросла, на концертах и политических обедах. К этому времени он сделал Боба Стэнли своим единственным доверенным лицом, и до нас доносились слухи об их более экстравагантных представлениях.
Но за пределами классной комнаты я редко его видел в то время. Превзойдя умения кружка фокусников, он покинул его и, как говорили, отзывался пренебрежительно об этих «олухах-любителях», продолжавших посещать кружок.
Посещаемость кружка ухудшалась, и в результате мистер Твайнинг объявил, что покидает замок иллюзий, как он именовал кружок фокусников, чтобы полнее сосредоточиться на обществе филателистов.
Я помню вечер — это было ранней осенью, первая встреча в том году, — когда Бони внезапно снова объявился, улыбаясь во весь рот, смеясь и изображая лживое дружелюбие. Я не видел его с конца последнего семестра, и теперь он казался мне чужаком, слишком большим для этой комнаты.
«А-а, Бонепенни, — сказал мистер Твайнинг, — какое неожиданное удовольствие. Что привело тебя обратно в эти скромные палаты?»
«Мои ноги!» — воскликнул Бони, и большинство из нас рассмеялись.
И тут он вдруг перестал кривляться. Вмиг превратился снова в школьника, почтительного и преисполненного покорности.
«Я хочу сказать, сэр, — произнес он, — я думал об этом все каникулы… было бы здорово, если бы вы смогли уговорить директора показать эту его прикольную марку».
Мистер Твайнинг нахмурился.
«Эта прикольная марка, как ты правильно сказал, Бонепенни, — жемчужина британской филателии, и я бы никогда не предложил продемонстрировать ее нахальному шалопаю вроде тебя».
«Но сэр! Подумайте о будущем! Когда мы, парни, вырастем… обзаведемся семьями…»
При этих словах мы переглянулись, ухмыляясь, и поковыряли носками туфель ковер.
«Это будет как в том эпизоде из “Генриха V”, сэр, — продолжал Бони. — Семьи, оставшиеся дома, сочтут себя проклятыми, ибо не присутствовали в Грейминстере и не видели великого “Ольстерского Мстителя”. О, пожалуйста, сэр! Пожалуйста!»
Мы видели, что мистер Твайнинг смягчился. Один кончик его усов еле заметно приподнялся.
«О, пожалуйста, сэр!» — хором подхватили мы.
«Что ж…» — сказал мистер Твайнинг.
