Когда Димитрову разрешили задавать вопросы, он прежде всего спросил о мнимой находке у Ван дер Люббе членского билета компартии. Герингу это не понравилось. Едва сдерживая раздражение, он произнёс:
— Нужно сказать, что я до сих пор мало интересовался этим процессом, то есть читал не все отчёты. Я иногда слышал, что вы, — и он вперил в Димитрова немигающий взгляд закипающих бешенством глаз, — большой хитрец. Поэтому я предполагаю, что вопрос, который вы задали, давно ясен для вас. Ранее я уже говорил: я не хожу туда и сюда и не проверяю, что у людей в карманах. У меня есть, если вам это ещё неизвестно, полиция, и, если вам это ещё неизвестно, полиция обыскивает всех опасных преступников и, если вам это ещё неизвестно, сообщает мне, что ею найдено…
Димитров продолжал настаивать:
— Обращаю внимание премьер-министра на то, что трое чиновников полиции, арестовавшие и первыми допросившие Ван дер Люббе, единодушно заявили, что у него не было найдено партбилета. Откуда же взялось это сообщение в заявлении господина Геринга, хотел бы я знать?
Несколькими витиеватыми фразами Геринг дал понять, что сам по себе этот факт не имеет значения.
Но Димитров не унимался:
— После того как вы как премьер-министр и министр внутренних дел Пруссии официально заявили Германии и всему миру, что поджигателями рейхстага являются коммунисты («Да!» — воскликнул Геринг), что это совершила Коммунистическая партия (Геринг снова подтвердил: «Да!»), что Коммунистическая партия Германии связалась с Ван дер Люббе, иностранным коммунистом, и другими подобными субъектами, — не направило ли это ваше заявление полицейское, а затем и судебное следствие в определённом направлении, и не исключило ли оно возможности идти по другим следам в поисках истинных поджигателей рейхстага?
Геринг помедлил несколько секунд. Он стоял, широко расставив ноги в галифе и начищенных сапогах, уперев руки в бока. Заговорил он сначала спокойно, но мало-помалу речь его стала убыстряться, а лицо наливалось кровью. Геринг был на грани срыва, когда воскликнул, указывая на Димитрова:
— Ваша партия — это партия преступников. И если на расследование и было оказано влияние в этом направлении, то оно было направлено по верным следам.
После этого, подобно поднаторевшему в судебных прениях адвокату, Димитров решил вернуть противнику его же ораторский приём:
— Известно ли господину премьер-министру Герингу, что эта партия с «преступным мировоззрением», как он выражается, является правящей на шестой части земного шара, а именно в Советском Союзе? (Геринг: «К сожалению!») Известно ли господину Герингу, что Советский Союз поддерживает с Германией дипломатические, политические и экономические отношения, что его хозяйственные заказы давали и дают работу сотням тысяч германских рабочих?
Председатель растерянно наблюдал за происходящим. Процесс, похоже, выходил из-под контроля. Наконец опомнился:
— Димитров, я запрещаю вам вести здесь коммунистическую пропаганду!
— Господин Геринг ведёт здесь национал-социалистскую пропаганду, — парировал подсудимый и продолжил, обращаясь к свидетелю: — Это мировоззрение, это большевистское мировоззрение господствует в Советском Союзе, в величайшей и лучшей стране мира. (В зале послышался нарочито громкий смех.) Это известно?
И Геринг не выдержал. Повернувшись к Димитрову и потрясая кулаками, закричал, срываясь на фальцет:
— Я вам скажу, что известно германскому народу. Германскому народу известно, что здесь вы бессовестно себя ведёте, что вы явились сюда, чтобы поджечь рейхстаг и позволять себе наглость в отношении немецкого народа. Но я здесь не для того, чтобы позволить вам обвинить меня. Вы в моих глазах мошенник, которого надо просто повесить!
В зале раздались хлопки и крики «Браво!». Димитров удовлетворённо кивнул:
— Очень хорошо, я очень доволен.
И снова Бюнгер ринулся спасать положение:
— Я лишаю вас слова. Сядьте!
— У меня есть вопросы, относящиеся к делу.
— Я лишаю вас слова.
Тогда Димитров повернулся к Герингу и проговорил с сарказмом:
— Вы боитесь моих вопросов, господин премьер-министр?
— Это вы будете бояться, как только после суда попадёте ко мне в руки, подлец! — проревел Геринг
.
Теперь дьявольский круг наконец-то обрёл законченный вид: в центре его утвердилась грузная фигура «Мефистофеля поджога».
На следующий день на первых полосах газеты поместили очередную сенсацию.
«Сенат совершил харакири, так как у него не хватило мужества немедленно выставить из зала г-на Геринга за оскорбление обвиняемого Димитрова, — признала лондонская „Дейли телеграф“. — Процесс дал непоправимую трещину. Теперь мы по крайней мере знаем, в чём дело».
«Поединок Димитрова с Герингом станет одной из страниц истории человечества, — заявил в газете „Творба“ чехословацкий публицист Юлиус Фучик. — <…> Димитров исчез во мраке камеры. Геринг с триумфом удаляется, приветствуемый рядами своих приспешников. Но победил Димитров».
«Угрозы, которые Геринг в своём безрассудном бешенстве изрыгал по адресу Димитрова, сразу обесценили всё судебное разбирательство», — отметила швейцарская «Нойе цюрихер нахрихтен».
Корреспондент австрийской «Арбайтерцайтунг» свидетельствовал: «Редко случалось видеть что-нибудь такое же потрясающее, что-нибудь такое же встряхивающее и вдохновляющее, как борьба этого человека против германских властителей. У них, у этих обагрённых кровью завоевателей, есть министерство пропаганды, у них есть гигантские фейерверки и гигантские демонстрации, у них громкоговорители и пулемёты, залы собраний и суды, — а этот обвиняемый болгарин, этот одинокий Димитров не имеет ничего, кроме своих уст, своего мужества, своего фанатизма.
И всё же германские диктаторы, скрежеща зубами, чувствуют, что этот обречённый на смерть сильнее, чем весь их аппарат власти, что каждый его вопрос оказывает более сильное действие, чем вся их дьявольски функционирующая пропаганда».
Через четыре дня в суд явился следующий высокопоставленный свидетель — министр пропаганды Йозеф Геббельс. Бюнгер, помня о скандале, которым закончилось состязание Димитрова с Герингом, стал жёстче контролировать поведение строптивого обвиняемого: чаще перебивал, требовал говорить только о поджоге, лишал слова. Но и противник Димитрова на сей раз был весьма изощрённым в словесной казуистике. В отличие от Геринга, который всем аргументам предпочитал яростный натиск и угрозы, главный идеолог нацистской партии всячески показывал, что лишь из уважения к правосудию великодушно снисходит до диалога с этим, как он выразился, «мелким коммунистическим агитатором».
Димитров предложил Геббельсу традиционный набор вопросов, вскрывающих связь между пожаром и преследованием коммунистов и социал-демократов. Прямые и простые вопросы вязли в многословных рассуждениях Геббельса. Главный нацистский идеолог подчеркнул, что он не полицейский и не воинский начальник, что «коммунизм является идейным, а может быть, и фактическим инициатором поджога рейхстага», откуда вытекает национальная задача — «наряду с коммунистической уничтожить и социал-демократическую партию».
