А Васил Танев лишь короткое время провёл под арестом. После партийной проработки за «малодушие, проявленное во время Лейпцигского процесса» (попытку самоубийства), он был отправлен на перевоспитание в далекую Туву, в то время полусамостоятельное государство, сотрудником советского торгпредства. Его письмо от 26 ноября 1937 года, переданное с оказией, Георгий Димитров переадресовал Антону Иванову, поручив ещё раз переговорить с Таневым по поводу его будущего.
Едва избежал ареста Вылко Червенков, зять Георгия Димитрова, назначенный после ареста К. И. Кирсановой директором Международной Ленинской школы. Червенкова пришли арестовывать 7 марта 1938 года, но он был в отъезде. Возвратившись домой, он решил пойти к лейтенанту Шварцману, «куратору» МЛШ от НКВД, чтобы выяснить, зачем он им понадобился. Но Димитров, узнав об этом от сестры Елены, категорически запретил это и стал сам выяснять, в чём дело. (Есть сведения, что он укрыл Червенкова на своей даче.) Через некоторое время Шварцман сообщил Червенкову: «Мы вам доверяем»
.
В ноябре 1937 года взволнованный Коларов известил Димитрова об аресте Христо Кабакчиева. Отстранённый в начале 1930-х годов «молодыми» от политической жизни БКП за «правый оппортунизм», он был теперь заподозрен органами НКВД в принадлежности к троцкистской оппозиции. Начальник Главного управления госбезопасности НКВД М. П. Фриновский принял к сведению письмо Коларова и Димитрова, в котором они дали гарантию полной непричастности Кабакчиева к троцкизму, и распорядился о его освобождении.
Заграничное руководство БКП обратилось к Георгию Димитрову с предложением отправить в Болгарию на нелегальную работу ценных сотрудников, имея в виду уберечь их от репрессий таким весьма небезопасным способом. В их числе были Трайчо Костов и Антон Иванов. В архиве сохранился документ под названием «Акт об отправке». Он представляет собой составленный самим Костовым план его путешествия по Европе с чехословацким паспортом. Телеграмма с обусловленным заранее текстом, присланная Мареку в «Люкс», подтвердила благополучное прибытие путешественника в Париж
. Добравшись до Софии, Трайчо Костов, наделённый полномочиями секретаря ЦК БРП и редактора нелегальной газеты «Работническо дело», известил о том, что приступил к разбору завалов, оставленных «молодыми».
У немецкого писателя-коммуниста Иоганнеса Бехера, прожившего в СССР десять лет, есть незавершённый роман о молодом соотечественнике, таком же политэмигранте, как и сам Бехер. В наброске к роману автор характеризует своего героя так: «Герой приемлет всё, что ему официально предписывают. Это не вызывает у него ни раздумий, ни сомнений. Спустя некоторое время он и сам начинает „приглядываться“ к товарищам и находит среди них немало „потенциальных фашистов“. В ходе этого творческого поиска у него развивается способность к своего рода политическому психоанализу, он ищет и находит в словах скрытый смысл, следит за жестами, не скрывают ли они какую-то тайну; он провоцирует споры, желая выявить „классового врага“, — и возникает атмосфера джунглей, где то охотник становится добычей, то добыча охотником, а вся политическая деятельность сводится к „выдаче“ своих ближних»
.
«Атмосфера джунглей» не могла не оказать воздействия и на Георгия Димитрова. Ведь его жизненный путь не был усыпан розами. Враг погубил трёх его братьев и десятки соратников. «Благо революции — высший закон» — эту фразу из старой записной книжки он готов был повторять снова и снова. Десятилетие нелегальной работы в Европе, смертный приговор на родине, систематические провалы в нелегальной БКП, год в германской тюрьме и борьба на Лейпцигском процессе — все эти события обострили его контрастное мировидение. Он считал не только вероятным, но и вполне закономерным проникновение в ряды компартий провокаторов и предателей. Разве не выступали в качестве лжесвидетелей на Лейпцигском процессе ренегаты, переметнувшиеся из коммунистической партии в национал-социалистскую? Разве не состояли в руководящих органах большевистской и эсеровской партий наёмные полицейские провокаторы? Разве не начинал Муссолини свою политическую карьеру редактором социалистической газеты? И разве не он, дуче, превозносит теперь ось «Берлин — Рим», направленную против большевизма и Коминтерна, и заявляет с полной уверенностью: «Завтрашняя Европа будет фашистской»?
Да, мир охвачен великим противоборством, в котором нет места компромиссам. Война между Германией и Италией с одной стороны и Советским Союзом — с другой, уже идёт, хотя и на чужой территории.
И «пятая колонна» в Испанской республике действует. Так что нет ничего необычного в том, что она проявляет себя и в СССР
[78].
В 1937–1938 годах по сфабрикованным обвинениям были уничтожены тысячи деятелей международного коммунистического движения, сотрудников аппарата ИККИ и рядовых коммунистов. Среди них Н. Бухарин, Б. Васильев, М. Горкич, П. Искров, В. Кнорин, Б. Кун, Ю. Ленский, Б. Мельников, Г. Нойман, М. Паукер, Ф. Платтен, И. Пятницкий, К. Радек, Х. Раковский, Г. Реммеле, А. Султан-заде и многие другие
. Практика утверждения проскрипционных списков и лимитов на аресты, подобная той, что имела место в ЦК ВКП(б) и НКВД, в Исполкоме Коминтерна не существовала — это так. Но образ жертвы террора столь же мало подходит для Коминтерна, сколь и образ безусловного виновника репрессий.
Как известно, абсолютного добра и абсолютного зла не существует, всё дело в пропорции. Среди выписок Димитрова обращает на себя внимание следующая максима Мишеля Монтеня: «Жизнь сама по себе — ни благо, ни зло: она вместилище и блага и зла, смотря по тому, во что вы сами превратили её». Димитров не пытался публично выступать против массовых арестов коминтерновских кадров. Такой поступок был бы не только самоубийственным, но и бесполезным и бессмысленным в обстановке истеричной шпиономании, когда «сон разума рождает чудовищ». Из дневниковых записей видно, что он и сам оказывался в пограничной ситуации, когда один опрометчивый шаг мог иметь катастрофические последствия для него самого и для дела, составляющего смысл и оправдание его жизни. Он избирает иной путь. Подчиняясь диктату Сталина и демонстрируя одобрение репрессий, он использует свой политический и моральный авторитет, чтобы сберечь от уничтожения кадры, в невиновности которых был уверен. Его тактика — осторожное давление на руководителей компетентных органов с помощью письменных обращений с приложенными к ним списками арестованных и осуждённых. «В известной степени Димитров действует так, как действовал бы в Ватикане во времена Борджа старый кардинал. Находясь в гуще низостей, творимых курией, и сохраняя необходимый ритуал, он пытается во имя своей непоколебимой веры смягчить последствия окружающих его преступных уродств»
. К мнению, высказанному французским историком Моной Фосколо, автором отнюдь не комплиментарной книги о Димитрове, имеет смысл прислушаться.
