Шли годы, и со временем к власти пришел другой властитель и сменил гнев на милость, позволив мятежникам вернуться в родное гнездо и зажить прежней жизнью. К тому времени лорд и леди уже порядком состарились, а малютка дочка превратилась в почтенную даму, которой все было безразлично, кроме книг. Едва получив высочайшее позволение, бывшие бунтари покинули Лунную косу… Все, за исключением дочери. Она не пожелала уезжать из маяка и, больше того, не дала увезти из него книги. «Я сама буду их хранить», — говорила упрямая дама. Старики не стали спорить — «Молодо-зелено, а поживет одна — и одумается». Так и осталась она жить в маяке… А еще спустя год он сгорел дотла от шальной молнии. Но люди сказывают, — понизил голос Ирру до пугающего шепота, — что ровно через месяц маяк словно вырос из-под земли. И библиотека в нем по-прежнему — богаче не сыскать. Да вот плату за вход берут непомерную… из двух путников лишь один возвращается.
Ирру замолчал, довольно поглядывая на наши напряженные лица.
— Ну и жуткие вещи вы рассказываете! — нервно рассмеялась я, лишь сейчас осознав, что крепко, до боли, сжимаю ладонь Мило… а он сжимает мою. — После такого и вовсе расхочется ходить по библиотекам и… архивам, — от этого слова, ненароком слетевшего с языка, меня передернуло.
— Об этом не стоит беспокоиться здесь, в Доме Осени, — погрустнел менестрель. — Тут библиотека всего одна — в царском дворце, и туда чужеземцев не пускают вовсе. Я хотел попросить разрешения провести в сей обители знаний хотя бы несколько оборотов, но мне было отказано. А ведь моя мать — родом из этих мест, стало быть, я наполовину горец! — запальчиво воскликнул Ирру, опасливо косясь на якобы безразличных посетителей. — Что и говорить — осенние мягко стелют, да жестко спать, — тихо заключил он.
— И то правда, — вздохнул Мило разочарованно. Меня охватила досада — значит, просто так в библиотеку не попадешь… надо искать потайные тропинки в сад знаний. — Что, друг менестрель, может, споем «Осеннюю колыбельную»? Которую еще называют «Колыбельной неверия»?
— Ту самую, великого Суэло Аметиста из северных земель? — просиял Ирру. Я невольно фыркнула — везде любят этого негодяя! Никто уже не помнит, сколько слез из-за него пролилось, а вот музыку не забыли и по сей день. — Отчего не спеть! В три голоса — в самый раз будет.
— В два, — улыбнулся мой ученик, вытаскивая из сумки флейту. Лучше бы он расческу захватил, право слово… — Вы с моей госпожой споете, а я — подыграю гитаре. Но, поверьте, вам придется постараться, чтобы затмить пением милую Лале.
— О, ты мне льстишь, — кокетливо опустила я ресницы, награждая Мило пинком под столом. Какой уж там голос… Просто почти двести лет пою, а за это время и ворон соловьем заделается. — Ничего особенного.
— В любом случае, я смогу вас удивить, — улыбнулся менестрель, больше позабавленный словами Мило, чем задетый за живое. — Меня считают неплохим певцом.
… Голос у Ирру оказался не просто неплохим — волшебным. Так, пожалуй, на моей памяти пел только подлец Суэло… И, быть может, поэтому, мне казалось, что время на мгновение повернуло вспять, возвращая в прошлое, на половину столетия назад.
Нас осень ласкает и в листьях играет,
Но это обман.
И вся позолота — фальшивая нота,
А суть есть туман.
Какой я тогда была? Жестокой? Нежной? Память молчит… Кажется, я много сражалась, каждый день превращая в битву с безумием, заполняя тоскливые часы и дни во дворце тысячью бесполезных дел.
Дрожит паутина, и шелк нити длинной
Мерцает, как сталь.
И в солнечных бликах, и дымке безликой —
Все та же печаль.
А чувствовала ли я тогда хоть что-то настоящее, кроме тоски? Истинную радость, неподдельную ярость, искреннюю нежность… Нет, не помню. Друзей от того времени не осталось. Разве что посчитать таковыми бывшую ученицу Суэло Шелавису да старую ювелиршу, госпожу Кремень…
А были ли у меня вообще друзья? Их и теперь-то — по пальцам пересчитать можно. Тарло да Мило — вот и все. Больше никто и не всплакнет, если дурашка Лале сгинет где-нибудь на Лунной косе.
Мило… а разве мне нужен кто-то, кроме него? Да пусть хоть весь свет пропадет, лишь бы он остался! И, если задуматься… сейчас я счастлива, несмотря ни на что.
Как в зеркале тусклом — все мутно и пусто.
В эпоху потерь
Ты золоту листьев, что меркнет так быстро
Всем сердцем не верь!
…увязли в рутине, как в той паутине…
Не верь!
…пусть осень ласкает, она лишь играет…
Не верь!..
Долго ли оно продлится, это счастье? За осенью всегда приходит холодная зима…
— Госпожа, вы плачете? — встревожено спросил Мило, оборвав пение флейты на полувздохе. — Вам… больно?
— О, нет, что ты, — я осторожно утерла глаза. Надо же, мокро. Вот ведь стыд! Сквозь землю провалиться хочется. — Просто вспомнилось грустное. Не бери в голову, право.
Авантюрин внимательно посмотрел на меня.
— Я пойду за ключами от наших комнат, госпожа, — тихо промолвил он, угадав мое желание. — Уже темнеет, нет смысла больше гулять по городу. Подождите, я сейчас вернусь, — Мило улыбнулся ободряюще и встал из-за стола.
Мы с Ирру следили за ним до самой стойки, где Авантюрин затеял спор с хозяином. Кажется, он пытался убедить его, что на уплаченные деньги комнаты нам полагаются две, а не одна с парой кроватей. Мило — упрям, но тавернщик — тот еще хитрец… Интересно, чья возьмет? Ох, надо было мне обговорить условия, а не надеяться на честность седовласого горца… Внешность обманчива!
— Вы любите его? — спросил вдруг Ирру, пронзая меня острым взглядом. И я вдруг поняла — они не темно-серые и не зеленые, как мне показалось вначале, а черные, как морская вода ночью. И вовсе не беззаботные.
— Кого? — растерялась я. Как будто протянула руку к игривому щенку — а наткнулась на волка.
— Вашего спутника. Мило, — так же негромко произнес менестрель.
Меня словно кипятком обдало. Какое право он имеет спрашивать?! Это только наше дело.
— Что тебе за забота? — мои глаза не похожи на жуткое ночное море. Да и вообще на воду. Разве что иногда, когда нутро сводит от ярости, напоминают неподвижные свинцово-серые озера севера… Так говорят. — Уж не знаком ли ты с неким Холо? — закралось в мою душу подозрение.
— Холо? — искренне удивился менестрель, растеряв всю таинственность. — Нет, таких я не встречал… Просто жалко юношу, — невпопад добавил он, взъерошивая свои светлые волосы. — У меня брат был такой же… Знаете, подобные ему — любят однажды.
— Так не бывает, — мои губы сложились в жесткую линию. Мило у стойки начал злиться, отчаявшись убедить хозяина в своей правоте. Плохо быть богатым чужеземцем… — Нет вечной любви.
— Лишь потому, что люди не вечны, — покачал головой Ирру. — Впрочем, вы правы, это не моя забота. Берегите своего спутника, госпожа сказитель. Даже если и не любите.
