«С хорошей!» — вскинула я кулак над водой. Чем еще хороша сине-синяя вода, помимо своих маскирующих свойств — в ней не видно багровых кровяных разводов.
— Как пожелаете, — послушался Мило. — Имя вашего убийцы уже известно. Собственно, мне даже не пришлось привлекать Тайную канцелярию, чтобы назвать его.
Я заинтересованно выгнула брови.
— Рэйсо, военный седьмого ранга. Не элита, разумеется, но и не последних чинов. Проигрался в пух и прах не так давно. И вот какая незадача: покойный Рэйсо отвечал за мир и спокойствие именно в нашем крыле дворца. Дальше мне продолжать?
«Не стоит», — махнула я рукою. Нет сомнений, как только храбрый вояка задолжал энную сумму, к нему обратились какие-нибудь заинтересованные лица — под масками или через уста посредников. Быть может, они же и устроили «проигрыш».
История стара, как мир. Но на сей раз в ее центре оказалась я, и это пришлось мне не по вкусу.
— Плохая же новость заключается в том, моя госпожа, что ничего о заказчике, вероятней всего, выяснить не удастся. Последний удар, — в голосе Мило слышалось смущение, — начисто стер «память тела», да и материальные улики опалил изрядно. Вряд ли мы когда-нибудь узнаем, зачем этому безумцу понадобилось атаковать вас.
В ответ я лишь фыркнула, окунаясь в воду до подбородка и почти сразу выныривая обратно — жарковато. Здесь к гадалке не ходи — дело ясное. Кто-то очень захотел обмануть смерть и решил, что для этого достаточно сдернуть с моей шеи резной ключ.
Вот ведь наивные. Такой, как я, нужно родиться… а потом еще повстречать столь же могущественное и безалаберное существо, как Холо.
— А как вы думаете, почему он это сделал?
Почему Холо вытянул меня? Ох, нет, Мило же не умеет читать мысли…
Убийца, ну конечно же.
— Госпожа?
Вместо ответа я вытянула из воды цепочку и покачала перед мальчишкиным носом своей любимой игрушкой.
— Ради… ключа? Ради глупой возможности заходить в любую дверь без стука?
Эх, и это говорит мне Мило, мой ученик, десятки раз наблюдавший свою госпожу в действии.
Нет, драгоценный, не в дверях и замках дело. В бессмертии.
За бессмертие любой — предаст.
За бессмертие любой — убьет.
За бессмертие…
Я задрала голову, заглядывая Мило в глаза. Темно-карие, в глубокий фиолетовый — искренне недоумевающие, тревожные глаза. Он и вправду не понимает очевидного… потому что ему, Авантюрину, вечная жизнь не нужна. Ключ на моей шее не вводит его в искушение, и не надо бояться засыпать на руках Мило, размышляя, проснусь я завтра с цепочкой на шее или с удавкой.
— Лале?… — чуть шевельнулись его губы.
Мои же — растянулись в улыбке.
Мило медленно опустил гребень на край бассейна. Горячие — гораздо горячее воды! — пальцы коснулись виска, скользнули к краешку рта… улыбка застыла болезненной гримасой… очертили линию подбородка, обвели тонкую нитку побелевшего уже шрама…
А потом Мило как-то глухо застонал и уткнулся мне в плечо.
— Госпожа… Знаете, я ведь понимал, что ничего вам не грозит. Помните, однажды мне и самому случилось схватиться за ключ, так рука потом месяц заживала. А вы мне столько повторяли, что даже если на наши головы обрушится весь дворец, то Лале просто встанет, отряхнется и пойдет дальше — куда уж там жалким потугам вояки с ножом… Понимал — и все равно перепугался до седых волос… Если бы с вами… с тобой…
Если ты вдруг… уйдешь…
Рухнет ли небо? — Нет…
Но для меня… — Врешь?…
Небо утратит цвет.
Если ты вдруг… уснешь…
В явь позабудешь путь…
Думаю я… — Ложь!
Что не смогу уснуть.
— Глупый Мило, — выдохнула я и вздрогнула, услышав вместо привычного певучего голоса свистящий сип. — Лучше бы себя поберег. Тот мерзкий тип мог бы сначала наткнуться на тебя, и, поверь, мне бы это доставило гораздо больше огорчения…
— Я буду осторожен, госпожа, — тихо пообещал Мило, щекоча дыханием мокрую кожу. Я дернула плечом, но ученичок и не думал отлепляться и позволять своей наставнице вздохнуть поглубже. Будто и впрямь испугался. Вот мальчишка…
Если… забудешь мне…
Сердце вернуть… вдруг…
— Лжец!.. Лучше… верь… нет
Пут, чем твоих рук…
— Мило, Мило… Ну кто я тебе, подумай? Наставница? Да не смеши меня. Шутом тебе не стать, душа не та, — я рассеянно запустила пальцы в его шевелюру. Волосы мягкие по-прежнему, но мокрые. Еще бы, в такой-то парилке…
Авантюрин улыбнулся — странно было не видеть его улыбку, а ощущать на своем плече, как печать.
— Да разве в этом дело, госпожа? Разве вы не понимаете, что я…
Если… Да что гадать!
Сколько не шли б дни,
Им тебя… не отнять…
Знаешь… мы здесь… — Одни?…
— Госпожа… А кто я — для вас?
Вода тихо плескала в бортик. Горячая. Меня разморило.
Глупый Мило. Как я тебе отвечу, если руки уже не поднимаются, а голос едва слушается?
Да и нужен ли тебе ответ…
Горько глядишь… смеясь…
Кто ты?… Мудрец? — Шут…
Если уйду… я…
Если… — Не отпущу!
Глава восьмая, в которой Лале ищет рыжего котёнка, а Кирим-Шайю кружит головы
Я проснулась в одиночестве.
Разумеется, это никак нельзя счесть значительным событием, ведь свежи еще в памяти времена, когда мне даже туфли с утра некому было подать. Но последние два неполных десятка лет, на протяжении которых я непременно пробуждалась под приветствия Мило и запах свежеприготовленного чая с какой-нибудь хитрой добавкой, порядком меня разбаловали. На миг мою голову посетила эгоистическая мысль, что неплохо было бы переселить ученика в одну из пустующих комнат в покоях, а то и вовсе — на коврик у изножья кровати.
Нет, пожалуй, это слишком жестоко. Да к тому же Авантюрин наверняка нарушил наш милый ритуал лишь потому, что нынче я проснулась невероятно рано — и одиннадцатый оборот не миновал после полуночи. Впрочем, нечему здесь удивляться — непробудный сон мой длился с шести вечера.
Так неспешно тянулись мысли, в то время как рука сама нашарила серебряный колокольчик, и по сумрачной спальне рассыпался пронзительный звон.
— Мило! — высоко пропела я, пробуя голос. От вчерашней раны и следа не осталось, что не могло не радовать. Ах, легких путей мерзавцу Холо, открывшему мне силу ключа! — Мило, солнце давно встало, где же завтрак для дорогой наставницы?
За дверью завозились, и спустя ровно минуту она отворилась и в спальню легко скользнул сияющий улыбкой Авантюрин. На одной руке у него красовался поднос с исходящей паром чашкой и блюдцем с пирожными, а на другой — аккуратно сложенная стопочкой одежда для нового дня.
