Потирая поясницу, Мария Потаповна встала с дивана и пошла к
дверям. Разглядев в глазок своего гостя, она обрадовалась и загремела замками.
– Ну слава Богу! Зашел, навестил, а то совсем уже забыл
старуху! Садись, выпей со мной чаю! Чай, правда, не слишком хороший – опять
подделка попалась. Хоть и написано на коробке «Липтон», да ему до настоящего
«Липтона» ох как далеко… ну да ничего, пить можно. Тебе сахар класть? Сколько
ложек? Хорошо, хорошо, клади сам, я помню, ты не любишь, когда за тобой
ухаживают, да мне-то приятно… Подожди-ка, у меня здесь было хорошее печенье.
Мария Потаповна повернулась спиной к гостю, открыла дверцу
буфета, и вдруг резкая боль пронзила ее горло. Она почувствовала только боль и
удивление. Ей хотелось спросить: за что? Ведь, кажется, она всегда делала
только хорошее… Но перехватившая горло петля из тонкой стальной проволоки не
давала ей не только говорить, но и дышать. В глазах у Марии Потаповны
потемнело, и она, тяжело хрипя, повалилась на пол. Последней мыслью в ее жизни
была мысль о человеческой неблагодарности.
С утра в лаборатории инсектицидов все были крайне удивлены:
первый раз за все годы Мария Потаповна не появилась на рабочем месте ровно в
девять ноль-ноль. Это было невероятно.
Когда она не пришла и в десять, сотрудники всерьез
заволновались.
– Может быть, она заболела? – предположила практикантка
Лизавета.
Все посмотрели на нее снисходительно: практикантка, что с
нее возьмешь. Старые сотрудники лаборатории знали, что Мария Потаповна ни разу
в жизни не брала больничного. Как ей это удавалось – никто не знал. Но факт
оставался фактом.
Когда Мария Потаповна не пришла и к одиннадцати, профессор
Зайончковский решительно произнес:
– Наверное, с ней произошло что-то серьезное.
Он набрал номер домашнего телефона, но гудки раздавались
один за другим, а трубку никто не снимал.
Раймонд Генрихович с утра чувствовал себя не в своей
тарелке. Вместо привычной бессонницы его мучили кошмары всю ночь. Проклятый
флюосцин не выходил из головы. Поэтому странное исчезновение Марии Потаповны
очень его взволновало.
Лабораторные дамы посовещались и откопали телефон
единственной родственницы Марии Потаповны – ее племянницы. Позвонили, и, к
счастью, молодая женщина оказалась дома – она не работала, сидела с грудным
ребенком. Она очень встревожилась создавшимся положением и сказала, что поручит
младенца свекрови, а если в ближайший час не дозвонится до тети, то быстренько
смотается к ней сама. Человек пожилой, мало ли что могло случиться, а ключи от
теткиной квартиры у нее есть.
Через полтора часа, когда племянница с соседкой открыли
дверь квартиры Марии Потаповны, они увидели, что остывшее тело старейшей
сотрудницы Института растениеводства валяется в кухне на полу среди
рассыпанного печенья. Глаза трупа были выпучены, язык вывалился, а в шею
врезалась тонкая металлическая проволока.
Вид трупа был так ужасен, что соседка свалилась в обморок, а
ребенок племянницы с этого дня перешел на искусственное вскармливание, потому
что у его мамы молоко пропало начисто. Но она не потеряла головы, а, прежде чем
привести в чувство соседку, позвонила своему мужу, в «Скорую», в милицию и на
работу Марии Потаповны. Выполнив все формальности, она плеснула на соседку
водой, а пока та приходила в себя, быстро проверила укромное место, где тетя
держала деньги, документы и немногочисленные золотые вещи. Все было на месте.
Молодая женщина выволокла на лестницу вконец расклеившуюся
соседку, после чего осталась ждать милицию там же, на площадке, –
находиться в квартире не было сил.
Только благодаря ее оперативности сотрудники узнали о смерти
Марии Потаповны так рано. Раймонд Генрихович, никому ничего не говоря, заперся
в своем кабинете и глубоко задумался. Дело принимало совершенно ужасный оборот.
Нетрудно было догадаться, что смерть Марии Потаповны связана с проклятым
флюосцином. Он позвонил Виктории, но не дозвонился – той не было на месте.
«Нужно идти в милицию, – наконец решился он, –
иначе это дело никогда не раскроют. Спишут все на случайного грабителя. Хотя,
кажется, ничего не пропало. Тогда приплетут маньяка какого-нибудь. Нет, нужно
идти в милицию».
Он встал, оделся тут же в кабинете, проверил паспорт в
кармане пиджака, запер в верхний ящик стола некоторые бумаги и направился было
к двери, но его остановил телефонный звонок.
– Раймонд Генрихович! – послышался в трубке
взволнованный Людочкин голос. – Зайдите срочно в отдел кадров!
«Ну вот, очевидно, милиция сама меня нашла, – подумал
профессор Зайончковский, – на ловца, как говорится, и зверь бежит. В отдел
кадров вызывают, чтобы не искать меня по всей территории и перед сотрудниками
не позорить. Что ж, напортачил, так надо отвечать». И старик решительно зашагал
к домику отдела кадров, обходя помойку и привычно вздыхая, когда слишком резкие
шаги отдавались в пояснице.
В кабинете ждал его один только начальник Тархун. Он сидел
под портретом вождя, по-совиному уставившись на дверь, и неодобрительно
наблюдал за вошедшим профессором.
– Что это вы вчера интересовались? – не отвечая на
приветствие, произнес он.
Раймонд Генрихович, как и все сотрудники Института
растениеводства, хорошо знал, что Тархун путает в разговоре местоимения и
падежи. Причем делает это совершенно сознательно – он считал, что слова его от
этого кажутся весомее и сильнее действуют на собеседника.
– Хотел узнать координаты сотрудника одного, что у меня
недолгое время работал. Но поскольку он уволился без приказа, то следов никаких
не найти, – развел руками профессор.
Никакой милиции в кабинете начальника отдела кадров не
наблюдалось, и Раймонд Генрихович не знал, радоваться ему по этому поводу или
огорчаться.
– Это в компьютере у нее не найти, – подал из угла
голос Тархун, – а у Тархуна в делах никто не забыт и ничто не забыто. У
Тархуна если кто попал в поле зрения, так уж это навсегда.
Вилен Иванович любил говорить о самом себе в третьем лице.
Старый кадровик встал из-за стола, обменялся дружеским взглядом с вождем
мирового пролетариата и подошел к огромному стеллажу с бесконечными рядами
картонных папок. Любовно погладив картонные корешки, как кавалерист оглаживает
круп верного коня, Тархун с отеческой нежностью произнес:
– Вот где вы все у меня! Придут, спросят – а Тархун всегда
готов, у Тархуна полная стопроцентная информация.
– Кто придет? – робко спросил профессор Зайончковский.
Тархун смерил его удивленным и слегка высокомерным взглядом
и негромко сказал:
– Вы-то пожилой человек, вы должны понимать – кто! Это ей
простительно, – кивнул он в сторону Людочкиного пустого места за
компьютером, – а вам! Как, говорите, фамилия этого вашего лаборанта?
– Рузаев, – робко ответил профессор.
