– В чем дело? – спросил я ее напряженным голосом.
Очень не понравилось мне такое вступление. И сама Громова
мне сегодня очень не понравилась. Правда, вчера она тоже не вызывала у меня
теплых чувств.
– Дело в том, гражданин Журавлев, что следствие располагает
на сегодняшний день новыми, очень весомыми уликами. Поэтому, прежде чем я
предъявлю вам эти улики, хочу спросить – может быть, вы все-таки сделаете чистосердечное
признание? Сейчас еще не поздно. Я могла бы оформить это как явку с повинной,
хотя… хотя это и против моих правил.
Она снова сняла очки и уставилась куда-то мимо меня. На лице
ее читалась откровенная неприязнь.
– Мне не в чем признаваться, – ответил я твердо.
– Очень жаль! – Громова снова надела очки и придвинула
к себе какой-то документ. – Вот выдержка из отчета судмедэксперта, –
пояснила она и стала читать: – «Характер нанесенных ран, расположение разреза
тканей… говорят о том, что человек, нанесший проникающее ранение, послужившее
причиной смерти Ковалевой М.В., был меньше ростом, чем потерпевшая…» – Громова
отодвинула бумагу, подняла на меня глаза и повторила: – Меньше ростом, чем
потерпевшая. Но это, конечно, не очень существенно. Гораздо существеннее
другое…
Она выдвинула верхний ящик своего стола, но ничего оттуда не
вынула, вероятно, играя на моем нервном состоянии, хотела заставить меня
волноваться, гадать, что у нее там такое.
– Гораздо существеннее, – повторила она, – то, что
нашел вчера ребенок, игравший во дворе в непосредственной близости от места
преступления. Ребенок, к счастью, принес свою находку домой, а его родители
оказались людьми сознательными и неравнодушными и незамедлительно передали
находку в руки следствия…
С этими словами Громова вынула из своего ящика
полиэтиленовый пакет, в котором лежала стальная заточка. Анна Николаевна
показала мне эту заточку с таким видом, с каким фокусник в цирке показывает
публике извлеченного из шляпы кролика, и, видимо, ожидала если не рукоплесканий,
то моего немедленного признания. Наверное, она ждала, что я вздрогну,
побледнею, упаду на колени и закричу: «Судите меня! Этой заточкой я убил
Марианну Ковалеву и еще семнадцать человек, включая одного водителя
троллейбуса!»
Но я эту заточку видел первый раз в жизни, никакой истерики
не закатил, чем очень разочаровал Громову. Она снова сняла очки, положила их на
стол рядом с заточкой и продолжила поскучневшим голосом:
– Судмедэксперт подтвердил, что найденная заточка скорее
всего является орудием убийства Марианны Ковалевой. К сожалению, единственные
отпечатки пальцев, найденные на орудии убийства, принадлежат Коле Мухину восьми
лет, который нашел заточку.
– А Колины родители? – поинтересовался я.
Громова с любопытством на меня взглянула, но после небольшой
паузы ответила:
– Колины родители были аккуратны и взяли заточку носовым
платком. Вот. Но зато проведенные в судебно-медицинской лаборатории
исследования показали наличие на заточке следов крови. Причем на лезвии
обнаружены следы крови второй группы, совпадающей с группой крови убитой
Марианны Ковалевой, а на рукоятке – следы крови, не совпадающей с кровью
убитой. Вероятно, убийца, нанося смертельный удар своей жертве, слегка поранил
себе ладонь. Так вот, – Громова сделала драматическую паузу, уставившись
на меня холодным внимательным взглядом, – кровь на рукоятке заточки
относится к очень редкой четвертой группе.
Надо сказать, на этот раз она действительно заставила меня
вздрогнуть. И кажется, мое волнение не укрылось от ее взгляда. Она чуть заметно
усмехнулась одними уголками губ и продолжила:
– Мы, знаете ли, даром времени не теряем и государственные
деньги зря не расходуем. С санкции прокурора следствием изъята в поликлинике
номер сто двадцать семь ваша медицинская карта.
С этими словами Громова положила перед собой тоненькую
потрепанную желтоватую папочку, водрузила на нос очки и, снова выдержав
эффектную паузу, громко прочла:
– Журавлев Андриан Алексеевич… год рождения… адрес… группа
крови – четвертая. – Она подняла на меня глаза и с чувством произнесла: –
Как вы можете объяснить подобное совпадение?
– Дурдом, – коротко ответил я и отвернулся.
– Вы по-прежнему не хотите сделать чистосердечное признание?
Естественно, я знал, какая у меня группа крови, и когда она
сказала, что на заточке нашли такую же, у меня в животе образовался какой-то
ледяной комок. Что же это происходит? Случайное совпадение обстоятельств или
меня кто-то намеренно подставляет? Однако я сохранил невозмутимое лицо и твердо
ответил:
– Мне не в чем признаваться.
– Очень жаль. – Громова отодвинула в сторону
медицинскую карту и неожиданно приказала: – Руки! Покажите мне ваши руки!
Я протянул вперед руки, но она уточнила:
– Ладонями кверху!
Я повернул к ней ладони. После вчерашних приключений руки
мои все были в ссадинах и царапинах. Громова смотрела победно:
– Как вы объясните происхождение этих царапин?
– Тренировался, – спокойно ответил я. – Вы же
знаете, что я занимаюсь карате. Ну вот и ломал кирпичи, доски всякие… Видели в
кино?
– Видела, и не только в кино, – ответила она.
– Если бы у меня был единственный порез на правой ладони –
это работало бы на вашу версию, – я перешел в наступление и даже немножко
придвинулся к ее столу, – а такое большое количество царапин и ссадин
ровным счетом ничего не доказывает! И самое главное – во время убийства я был
дома! Вы не забыли? У меня алиби!
– Вот именно о вашем алиби я тоже хотела кое-что
сказать. – Громова состроила брезгливую гримасу и снова сняла очки. –
Есть ли у вас совесть, Журавлев? Втягивать в свои темные дела старого человека,
привязанного к вам… заставлять врать…
Этого я не выдержал: кровь прилила к лицу, я вскочил и
крикнул:
– Что вы болтаете? Я бабушку ничего не заставлял делать! Она
врать вообще не умеет!
На мое плечо опустилась тяжелая рука милиционера, который
рявкнул мне прямо в ухо:
– Сидеть!
Громова, невольно отшатнувшаяся, мгновенно отреагировала:
– Вот именно. Она не умеет врать! Когда вчера с ней
разговаривал наш человек, она смутилась и сказала, что в первый раз была не совсем
точна в своих показаниях и это ее мучает. В тот вечер, когда произошло убийство
Марианны Ковалевой, она на какое-то время задремала, сидя в кресле. Довольно
надолго задремала, может быть, на час или полтора, и не может уверенно сказать,
были ли вы все это время дома. Может быть, ушли и потом вернулись. Так что
алиби ваше, гражданин Журавлев, трещит по швам.
Я очень разозлился. Эти сволочи приходили, оказывается, без
меня и снова терзали бедную бабулю своими расспросами… Ну можно ли так мучить
старого человека? Кажется, последние слова я сказал вслух, потому что Громова
ответила:
