– Вы имеете в виду, не притворяюсь ли я?
– Именно. Тебе комфортно?
– Думаю, да.
Кроме тех случаев, когда я бездействую, глядя, как один человек унижает другого.
– Тогда руководствуйся этим, а не решениями, которые когда-то принимала.
– Это сложно, когда не помнишь прежние решения.
– Напротив. Я не говорю, что ты должна проигнорировать все произошедшее или отмахнуться от него. Но я убеждена, что в твоей ситуации лучше сосредоточиться на настоящем. Нора, не требуй от себя слишком многого. Не жди от себя слишком многого.
– А как быть с Сэмом? – запальчиво воскликнула я. – Что тогда случилось? Почему… Почему все так сложно?
Две, три секунды она изучала меня взглядом, затем слегка наклонила голову.
– Ты знаешь, что такое моббинг?
– Вроде бы.
– Можешь объяснить?
Я сосредоточенно нахмурилась, подыскивая нужные слова, но ничего не вышло.
– Давай тогда я объясню?
Я кивнула.
– Когда один человек постоянно обижает другого, смеется над ним, делает из него изгоя, разыгрывает или плетет интриги, когда один человек намеренно атакует его словесно или физически – все это называется моббингом. В классическом сценарии есть три группы: жертва, хулиган и зрители или сообщники. Да, термины наталкивают нас на мысль, что размежевать всех очень просто, но это не так. Вот возьмем Йонаса. Если я правильно поняла, его самого дома унижает отец, и он компенсирует это моббингом. Моббинг означает контроль. Моббинг означает, что один ставит себя выше другого.
В каком-то смысле жертвами являются все. Нет, я не пытаюсь приуменьшить значение чьих-либо дурных поступков или оправдать их дурное поведение, просто показываю, что корень проблемы лежит куда глубже, чем можно предположить исходя из терминов. Хулиганы в большинстве случаев собираются в группы, а жертвы часто одиноки. И в одиночку шансов у них почти нет.
Слова, которые срывались с ее губ… их смысл резко контрастировал с деликатностью, с которой она об этом говорила. Я с огромным удовольствием заткнула бы уши.
– Те, кто моббят, не всегда злые. Часто ими движет неуверенность, страх, желание быть замеченными. И они достигают всего этого за счет жертв. Остальные нередко задаются вопросом: «Почему никто не вмешивается? Почему никто ничего не говорит? Почему все смотрят или принимают участие во всем этом?» Ответ прост: страшно. Страшно самому превратиться в мишень. Страшно пойти против коллектива.
– Но они ведь знают, что это неправильно. Как же так? Как они это терпят?
– Это ты мне скажи, Нора.
Ни упрека. Ни сострадания. Ни осуждения. Лишь честный взгляд.
– Я не знаю. Вчера… я словно впала в ступор.
Йонас, толкнувший Сэма. Я, которая стояла, бездействуя.
– Тебе было страшно.
Меня накрыло новой волной, слезы потекли по лицу. «Да, да, да!» – хотелось закричать мне.
Я не стала вмешиваться, потому что была парализована от непонимания. Поджидавший глубоко внутри страх выпрыгнул из тени, вцепился в меня, поставил на колени.
Я боялась, что не смогу стать собой. Что потеряла себя.
Что я давно себя потеряла.
А с этим и дорогих мне людей.
25
Нора
Aidan Martin – Hurting You
Увы, слезами горю не поможешь – иначе забот бы у меня не было, потому что плакала я очень много.
Плакала на сеансе у психолога, в машине по дороге домой, в кровати. Никак не могла успокоиться. В какой-то миг Лу легла рядышком. Я хотела попросить ее уйти. Хотела заявить, что не заслуживаю ее беспокойства. Человек, который был со мной всю жизнь, которого я безумно любила, лежал на полу, а я не помогла ему. Во второй раз. Во второй, даже не в первый. Мы с психологом поговорили о моббинге, и мне пришлось признать, что это неприятное слово вошло в мою жизнь. Поселилось в ней, словно вирус, поразивший мой организм.
И я ничего об этом не помнила.
Я не пошла в школу. Ни сегодня, ни вчера, после психолога. Родители на это ничего не сказали, не стали меня принуждать или ругать. Элла и Йонас молчали, зато – удивительно – написал Тим и спросил, все ли у меня хорошо. Я не ответила.
Психолог сказала, что с удовольствием будет и дальше работать со мной, помогать, но в ближайшие месяцы у нее очень плотный график. Я записалась в лист ожидания. А до тех пор придется мне в одиночку разбираться с собой и своими мыслями. В одиночку.
Лу вот считала, что нельзя оставлять человека одного, когда ему грустно. Это довело меня до слез. Сестра лежала рядом и спала: до этого она посмотрела на моем планшете «Ледниковый период-2», хотела рассмешить меня, и я смеялась ради нее.
Почти девять вечера. Мама с папой, наверное, сидели на диване в гостиной, смотрели детектив. Пятница – время криминальных фильмов.
Я проверила телефон. Новых сообщений нет. Только множество тех, которые я отправила Сэму. Сейчас их станет еще больше.
Мне жаль. Я не понимаю, почему Йонас так поступил. Почему я не вмешалась…
Пожалуйста, Сэм. Пожалуйста. Я тихо умоляла телефон показать мне сообщение от Сэма. Но чуда не произошло.
Прежде я часто тебя обижала?
Я не желала этого знать, но… Неведение не уберегает от мук. Наоборот. Иногда из-за неведения еще больнее. Об этом мне следовало бы догадаться.
Ты никогда меня не била, если вопрос в этом.
Я чуть не рассмеялась от облегчения. Пришлось зажать рот ладонью, чтобы не разбудить Лу.
Это единственное, о чем у меня нет нужды задумываться, нет нужды понимать. За это я просто благодарна.
Я громко вздохнула. Так больше продолжаться не может. Надо поговорить с Йонасом. О том, что случилось позавчера, о наших отношениях.
Я тебя часто обижала, да?
Ну отвечу я, и толку? Лучше не станет ни тебе, ни мне.
Не ответишь – лучше тоже не станет.
Покачав головой, я поджала губы так, что стало больно.
Да. Ты часто делала мне больно. Но это было давно. Я оставил всё…
В прошлом? Это случилось позавчера.
Я же сказал, что мы больше не друзья. Мы изменились.
А если я хочу быть твоим другом? Что тогда, Сэм?
