— Можете не продолжать, мне все понятно! — Роберта вскочила на ноги и сердито одернула складки на платье. — Одна из этих женщин, несомненно, леди Гроссбери! А другая — кто-нибудь из ее подруг-сплетниц! О, как они мне противны! Я всегда не выносила эту завистницу Бет Хиллсток, и замужество ее ничуть не изменило!
Доктор Маннер с некоторым испугом поторопился успокоить собеседницу.
— Прошу вас, сядьте, миссис Ченсли! Вам не стоит так бурно предаваться эмоциям. К тому же вы можете потревожить больную, — добавил он, заметив, что его слова не производят должного впечатления.
— Называйте меня просто Робертой, мы же родственники, — оборвала его Бобби, но послушно уселась и бросила опасливый взгляд на лежавшую в постели Сару. — Она могла умереть из-за них, как вы не понимаете! Я просто в бешенстве! Никогда больше не приглашу их к себе и попрошу матушку тоже не присылать им приглашений.
— Тогда вы дадите новый повод для сплетен, только и всего, — резонно заметил мистер Маннер. — Ваша подруга, видимо, так сильно огорчилась услышанным, что искала уединения в саду, и этот опрометчивый поступок едва не стоил ей жизни. Не следует обращать внимания на болтовню этих дам, если и вы, и ваша подруга знаете их склонность к злословию.
— Вы думаете, это так легко? Весь год Сара боролась с собой, чтобы вытравить из сердца любовь всей своей жизни, и это ей почти удалось! Она снова стала спокойной и даже жизнерадостной, сумела найти в себе силы встречаться с Артуром и его женой без слез и сетований — и тут вдруг услышать, как эти дурные женщины насмехаются над ее чувствами! Вы не сможете понять этого, если не переживали подобного…
— Если бы я стремился покончить с собой после каждого насмешливого взгляда или злобного замечания в мой адрес, моя дочь давно бы осталась полной сиротой, — горько вздохнул мистер Маннер. — Поверьте, после смерти моей супруги я достаточно наслушался от ограниченных людей и о своем умении лечить, и о том, что ей не следовало выходить за меня замуж, себе на погибель, и бог знает что еще…
Бобби сочувственно посмотрела на мистера Маннера. Она узнала о нем за последние четыре дня гораздо больше, чем за предыдущие четыре недели, что он прожил в гостях у ее родителей.
— Она вовсе не пыталась нарочно повредить себе, я уверена, а просто оказалась очень расстроена. Как бы там ни было, она поправится, благодарение Господу и вашим талантам, но ей опять придется начать все заново. Уверена, она спрячется в доме своего дяди и будет сидеть там до Рождества, как просидела все лето, и плакать в одиночестве, если только это семейство даст ей хоть не много покоя!
— Вы не очень-то расположены к родственникам мисс Мэйвуд, — сказал мистер Маннер, что бы хоть как-то отвлечь Роберту от мыслей о леди Гроссбери и ее подругах.
Бобби пожала плечами и коротко рассказала мистеру Маннеру об обстоятельствах проживания Сары в доме мистера Фоскера. Кое-что доктор уже слышал от самой Сары и понял из замечаний Роберты, но сейчас перед ним предстала полная картина. Он допускал, что миссис Ченсли склонна к преувеличениям, но по всему выходило, что мистер Фоскер — дурной человек, и мисс Мэйвуд лучше было не слушать его и уехать к себе домой, как только Артур Уэвертон с супругой вернулись в Сент-Клементс.
За Робертой пришел муж, и мистер Маннер снова остался вдвоем с больной. Теперь, когда он уже не опасался за ее жизнь и она не бредила, он мог поручить ее заботам сиделок и вернуться к одиноким прогулкам и занятиям с дочерью. Но ему внезапно не захотелось оставлять эту девушку надолго, даже в болезни она оставалась красивой и трогательной… Доктор Маннер сидел рядом с ней, держа на коленях книгу, но не читал, а думал о судьбе Сары. Так мало счастья оказалось в этой судьбе, но она находила его крупицы повсюду и бережно хранила в своей душе — дружба с Уэвертонами, мечты о дальних краях и другие, о которых она никому не рассказывала… Он был уверен, что развитое воображение, надежно скрытое за маской благоразумия, порой заводит ее так далеко в мир фантазий, что это может быть даже опасным в ее годы. Сидеть на ограде и смотреть на дальние поля уместно в семнадцать лет, но никак не в двадцать один.
Он снова взглянул на ее безмятежное лицо. Теперь она просто спала, набираясь сил, и напомнила ему нежную лилию, такую хрупкую и прекрасную. Ждущую, когда ее разбудит какой-нибудь герой из мифов и легенд…
— Кажется, это заразительно, — пробормотал он. — Скоро и я, подобно мисс Мэйвуд и миссис Ченсли, превращусь в мечтателя и фантазера. А впрочем, почему бы и нет? Разве я так стар, что уже не могу мечтать ни о чем, кроме счастья моей дочери?
Доктор Маннер позвал горничную и велел ей смотреть за состоянием больной, а сам поднялся по лестнице в детскую.
Бывшая детская Роберты потрясла впечатлительную Харриет обилием игрушек, и малышка проводила здесь все время, кроме еды и сна. Холодная погода не способствовала прогулкам, и, хотя мистер Маннер не хотел вырастить из дочери слабое, болезненное создание, здешний суровый климат пугал его, особенно после болезни мисс Мэйвуд.
Сегодня девочка играла с большой деревянной каретой, куда вмещались целых две куклы. Раскрашенная лошадь стараниями Бобби Уэвертон и ее брата утратила почти всю гриву, а дверца кареты никак не хотела закрываться, но все равно у малышки никогда не было таких дорогих игрушек, ее отец просто не мог себе этого позволить.
— Я вижу, тебе нравится играть здесь, — мистер Маннер улыбнулся и присел на ковер рядом с дочерью.
Лиззи, приставленная к малышке, сидела поодаль и не сводила с ребенка бдительного взгляда — в доме леди Уэвертон прислуга знала свое дело.
— Девочка капризничала с утра, сэр, она хочет видеть мисс Мэйвуд, — сказала Лиззи.
Мистер Маннер посмотрел на ребенка. Харриет подняла к нему синие глаза и капризно протянула:
— Хочу пирожных и Сару.
— Мисс Мэйвуд заболела, — попытался объяснить ребенку отец. — То есть Сара заболела, но, как только она поправится, она обязательно придет к тебе и принесет пирожных.
«Мне не надо поддерживать стремление малышки видеться с мисс Мэйвуд. Через две-три недели мы уедем, и Харриет будет скучать не только по этим игрушкам, но и по доброй леди», — подумал он.
— Тогда пойдем к ней, — потребовала девочка.
— Нельзя, малышка, — мягко ответил доктор Маннер. — Лиззи поиграет с тобой, а завтра, если будет тепло, мы выйдем в сад, посмотрим, остались ли еще листья на деревьях.
Девочка упрямо надула губку, но горничной удалось отвлечь ее с помощью яблока, нарочно приготовленного для подобного случая.
Отец пробыл с Харриет полчаса, после чего понял, что тревога за оставленную пациентку мешает ему сосредоточиться на бесконечных вопросах дочери и отвечать понятным для ребенка языком. Он поцеловал малышку и снова прошел к Саре.
«Как я мог два года жить без своей работы? — думал он, пока размашистым шагом шел по длинному коридору к комнате больной. — Мисс Мэйвуд права, бесконечно права — какое право я имел бросить все и предаваться своему горю? Не говоря уже о том, что без жалованья я лишил свою дочь хотя бы минимального комфорта. Каково ей будет вернуться в нашу хижину после этого блестящего дома? И, наконец, как вернуть доверие моих пациентов?»
