Вот всегда так, от ответа уходит. Матвей временами чувствовал себя рядом с отцом уж вовсе неосведомленным. И чем дольше они беседовали, тем яснее понимал масштаб личности отца. Матвею до него еще расти и расти. И рад был, что ему так повезло с родителем. Жил бы подольше да не болел. С грустью видел, как стареет отец, голова седая, на лице морщины, а на второй этаж поднимается уже с одышкой. Время бежит неумолимо. Все живое в природе проходит неизменный цикл – рождается, взрослеет, плодоносит, стареет и умирает. Вечно, пожалуй, существуют только камни. И каждый день что-то новое о вождях, о близкой опале Троцкого, о возвышении Сталина, о прекращении НЭПа, о коллективизации селян и последующем голоде в Поволжье. Матвей слушал и не верил, вернее сомневался. Откуда такой объем столь точной информации? Решился задать вопрос.
– Папа, не пойму, вы предсказатель, провидец? Так убежденно говорите, как будто бы сами это пережили, своими глазами видели.
Отец усмехался.
– Как подойдет мой конец, все расскажу. А сейчас верь на слово. Я же не могу обмануть наследника?
И в самом деле, все названные события случались в означенное время. Матвей даже подозревать отца стал в связях с высшими силами. Хотя не верил в существование этих сил и даже в Боге разочаровался. Если он есть, почему допустил такое кровопролитие в православной стране? Слеп Всевышний или жесток? Начал припоминать, когда в последний раз в церковь ходил? Получалось – за два последних года ни разу. Многие церкви закрыты, а священники расстреляны, либо в трудовых лагерях. Да и заметит кто чекиста молящимся в храме, увольнение будет самым легким из наказаний. Ленин и большевистская власть любую религию ненавидели и отрицали. Да кто атеистом был, все равно по десяти христовым заповедям жили – не убий, не укради, не прелюбодействуй. Заповеди любого цивилизованного общества, будь в нем любая вера – иудаизм, католицизм, магометанство. Обычные человеческие принципы мира и согласия.
Три недели освобождения пролетели быстро. Матвей отоспался, отдохнул, окреп. Доктор в больнице снял гипс.
– Пальчики согните-разогните. Нигде не болит? А так? Можете приступить к работе.
А в ЧК с первого же дня навалилось дел немерено. Вроде сотрудники отдела не сидели сложа руки, а все равно без начальника расслабились. По итогам спрос с Матвея будет, и никто скидку на травму не сделает. Отдел у Матвея не самый спокойный. Разуверился народ в большевиках. Рабочие на заводах работали в прежних условиях, по десять-двенадцать часов, а с питанием стало хуже, чем при царе. При самодержавии с зарплаты можно было сапоги купить и гармошку, а сейчас они по талонам, в основном для партийных активистов. Голодно, холодно, бесправно. Митинги и забастовки большевики жестоко подавляли, не считаясь с жертвами. Зачинщиков – в трибунал и в тюрьму. Многие пожалели, что поверили большевикам, купились на лживые посулы. Да назад уже ничего не отыграешь. Конкурентов в виде других партий большевики не терпели. Это же посягательство на их власть! Бывших союзников из эсеров, анархистов всех течений – к ногтю! Позже, когда коллективизация началась, число обиженных, сосланных в ссылку или осужденных, резко увеличилось.
Подавляли забастовки воинские подразделения Петроградского гарнизона, сразу же задействовали чекистов. Те выявляли зачинщиков по горячим следам. Бунты и митинги не начинались самостийно, обычно всегда были наиболее активные из недовольных. Задерживались все участники, проводились допросы. Зачинщиков выявляли сразу, их арестовывали, а под их деяние уже 58-я статья Уголовного кодекса готова.
Утром вызов к начальству. Обычно с утра вызывают, если за ночь произошло происшествие. Зачастую проблемное, требующее напряжения всех сил. И точно.
– Матвей Павлович, задание для вас. Ночью на грузовой станции Витебская-Сортировочная охранник увидел мужчину, который вскочил уже на ходу, на тормозную площадку отправляющегося поезда. Произошла перестрелка, мужчина был охранником убит, а сам охранник ранен. Надо съездить, осмотреть труп, посетить в больнице охранника.
– Вы считаете, что перестрелка не криминального толка?
– Вот и разберитесь. Вон как с делом Афанасьева лихо справились.
– Это дело следственного отдела, – Матвею не хотелось заниматься трупом.
Мертвого невозможно допросить. Чем мотивировался убитый, если вступил в перестрелку с охранником? И почему предпочел товарный вагон пассажирскому с вокзала? Матвей уже предчувствовал, что возни будет много, а результат нулевой. Однако начальник приказал:
– К вечеру доложить о результатах!
– Есть!
ЧК – организация полувоенная, с большими полномочиями и приказы, как и в армии, положено исполнять.
На машине выехал на станцию. Для начала надо узнать – где, в какой больнице охранник и где тело убитого, в каком морге? Дежурившие ночью сотрудники железной дороги сменились, ничего по делу сказать не могли. Слышали о происшествии, только и всего. Все же удалось узнать, что охранник был доставлен в больницу Веры Слуцкой, бывшей лечебнице Марии Магдалины. Больница была выстроена сто лет назад на деньги царицы. В приемном покое узнал, в какой палате раненый.
– Как его состояние? Я могу с ним поговорить?
– Надо узнать у доктора, вы пройдите в отделение.
Доктор оказался пожилым, предложил сесть, снял пенсне.
– Чем могу?
– К вам ночью поступил Яковлев, охранник с железной дороги. Что с ним, каково состояние?
– Вы из полиции? Простите, никак не привыкну, милиции?
– Да, – солгал Матвей.
Зачем пугать человека грозной ЧК?
– Ранен в бедро, крови потерял много. Оперирован, состояние средней тяжести, жизни не угрожает.
– Я могу с ним поговорить?
– Только не долго, седьмая палата.
– Позвольте еще вопрос. А пулю извлекли?
– Да, совсем запамятовал.
Доктор открыл ящик письменного стола, вытащил пулю, положил на стол. Пуля была от нагана. Матвей поблагодарил, опустил пулю в карман. Пройдя в седьмую палату, замер. В огромной палате четыре десятка коек и все заняты.
– Кто Яковлев? – спросил Матвей.
– Я, – отозвался слабый голос.
Охранник средних лет, бледный после кровопотери. Матвей присел на край кровати.
– Я из милиции. Можете рассказать, как все произошло?
– Чего проще? На станции ночью темно. Вижу – тень мелькнула. Думал – вор, в вагон забраться хочет. А он на тормозную площадку забрался. Я ему: Стой! В это время поезд тронулся. А мужик этот принялся в меня палить. Я из винтовки выстрелил. А дальше не помню. Упал от боли.
– То есть в лицо его не видели?
– Никак нет.
– И попали в него или нет, не знаете?
– Не знаю, но думаю, не промахнулся. В войну с германцами лучшим стрелком полка был.
