Я до сих пор не знаю, как этого добивались Галланд и Штайнхоф, но предполагаю, что когда оба офицера при всех наградах появлялись в госпитале, лейтенанты медицинской службы просто не смели возражать национальным героям, несмотря на все нарушения правил службы. Галланд всегда выступал в своем стиле: сигара во рту, улыбочка и очень убедительная манера разговора. Могу добавить, что он никогда не повышал голос, как бы рассержен ни был. Он лишь пристально смотрел человеку в глаза и делал выговор, никогда не откладывая это на потом. Точно так же он разговаривал и со всесильным «Толстяком».
Мы провели несколько эффектных вылетов, особенно когда получили ракеты R4M для вооружения наших истребителей. Мое появление в эскадрилье оказалось довольно любопытным. Накануне JV-44 добилась некоторых успехов, когда 8 апреля Штайнхоф сбил «Либерейтор», а Эрнст Фарман – две «Летающие крепости». Штайнхоф прибыл из JG-7 вместе с несколькими другими пилотами, и они уже успешно использовали ракеты до того, как мы сформировали группу. Полученный опыт оказался бесценным для эскадрильи.
Впервые я увидел их за работой, полагаю, 5 апреля 1945 года, когда эскадрилья сбила 5 тяжелых бомбардировщиков. Меня сделали адъютантом эскадрильи, что означало бумажную работу, которую я ненавидел. Вокруг бомбардировщиков было множество истребителей сопровождения, поэтому у нас было множество работы. У нас просто не было возможности вести маневренные бои с этими «мустангами», «тандерболтами» и «лайтнингами». Мы должны были подходить на большой скорости, атаковать бомбардировщики и как можно быстрее отрываться. Как только мы оказывались на расстоянии 4 или 5 миль от противника, мы могли повернуть назад и атаковать уже новую цель. Огромным преимуществом Ме-262 над Ме-109 и FW-190 была скорость сближения и скороподъемность. Но это преимущество имело свои плюсы и свои минусы.
Наша скорость позволяла нам, как я уже говорил, стремительно атаковать и сразу отрываться. Эта же скорость давала стрелкам вражеских бомбардировщиков гораздо меньше времени на прицеливание. Скорость также позволяла нам быстро приближаться снизу, а наличие ракет R4M давало дополнительное преимущество, так как их можно было выпускать за пределами досягаемости вражеских 12,7-мм пулеметов. Ракеты также давали хороший шанс на попадание, так как они рассеивались подобно картечи. Во многих случаях это позволяло уходить до того, как противник открывал огонь. Однако подвешенные ракеты увеличивали сопротивление и снижали скорость, сокращая наше превосходство в 150 км/ч над «мустангами» примерно до 100 км/ч.
«Мустанги» и другие американские истребители должны были пикировать с очень большой высоты, чтобы набрать скорость и получить хоть какой-то шанс перехватить нас. Но даже тогда им следовало правильно выбирать упреждение. Это был наиболее распространенный способ уничтожения наших реактивных самолетов, другим была попытка подловить нас на взлете или посадке, когда мы были особенно уязвимы. У нас не было маневренности и скорости в течение примерно трех минут после взлета. Это достаточное время, если противник сидит у тебя на хвосте.
Единственным серьезным недостатком реактивных самолетов было отсутствие маневренности. Мы не могли делать такие же виражи, как на других истребителях, так как лишь скорость гарантировала нам жизнь. Другой проблемой атаки на такой скорости сближения была сложность прицеливания, как и у вражеских стрелков. У вас просто не было достаточно времени для выбора цели. Следовало принимать правильное решение с самого начала и при стрельбе делать поправку на значительно меньшую скорость мишени. В этом случае упреждение было минимальным. Ты стремительно сближался, давал короткую очередь и так же быстро исчезал.
30-мм пушки были великолепным оружием. Требовалось не более пяти снарядов в центроплан, прочность самолета нарушалась, вспыхивали топливные баки. Всего лишь один фугасный снаряд мог сбить истребитель. Когда я вспоминаю те дни, то могу сказать, что никогда не испытывал страха, пилотируя реактивный истребитель, даже когда встречался с большим числом противников. Единственное, что следовало помнить – это привычка истребителей союзников ловить нас при выходе из атаки.
Одним из применявшихся методов было патрулирование над аэродромами и их обстрел. Эти парни слонялись вокруг и старались подловить тебя при посадке, надеясь на легкую победу. На этот случай мы использовали Ме-109 и FW-190, которые тоже патрулировали над аэродромами и прикрывали посадку Ме-262. Другой проблемой было то, что мы выходили из боя практически расстреляв боезапас и с жалкими остатками топлива. Вражеские истребители кружили в нескольких милях позади. В хорошую погоду у тебя имелись 10 или 15 минут, чтобы зайти на посадку, выпустить шасси, надеясь, что там все в порядке, сесть и выпрыгнуть из кабины. Много раз мы вылетали из кабины, когда ее накрывала тень вражеского истребителя, который обстреливал тебя.
Первая пара вылетов в составе JV-44 прошли для меня без всяких событий, но 16 апреля эскадрилья поднялась, вооруженная ракетами R4M на направляющих под крыльями. По радио нас навели на группу бомбардировщиков В-26 «Мэродер», обнаруженную радаром. Галланд взял головного, а мы атаковали следом. Мы летели тройками в строе клина, как до начала Второй мировой войны, когда еще не было изобретено звено из двух пар.
Галланд атаковал бомбардировщики, но ничего не случилось. Оказалось, что его звено проскочило мимо американцев, так и не выпустив ракеты. Потом он развернулся и дал ракетный залп по бомбардировщикам. Моментально один из них просто исчез, а второй полетел вниз – разрывом ему оторвало хвост. Я выпустил свои ракеты, повредив пару бомбардировщиков, но дым сбитых Галландом самолетов мешал наблюдению. Видеть фантастические результаты ракетных залпов было потрясающе.
После этой атаки мы отлетели на несколько сот метров, чтобы не попасть под обломки и не нарваться на вражеские истребители. Затем мы атаковали, используя свои четыре 30-мм пушки на каждом самолете. Я повредил еще кого-то, но в тот день не добился побед. Лишь Галланд мог похвастать результатом. Оказалось, что не все мои ракеты сошли с направляющих, поэтому результаты и оказались неважными. Галланд развернулся и повторил атаку. Позднее он говорил, что просто забыл снять предохранители с ракет и не собирался использовать пушки.
Во втором заходе, когда он выпустил-таки ракеты, то сбил два самолета. Я во время второго захода пустил в ход пушки. Я слышал несколько глухих ударов, но не заметил ничего серьезного. Я не мог поверить, насколько эффективны эти ракеты. Атака походила на стрельбу картечью по стае гусей. В истребитель Галланда попали несколько 12,7-мм пуль, и после приземления его пришлось отправить в ремонт.
На следующий день, 17 апреля, я взлетел с Галландом, Штайнхофом, Грюнбергом и другими. Мы атаковали строй В-17 над Мюнхеном. Мы добились попаданий, но один из наших пилотов столкнулся с В-17, унеся его вниз. Кажется, это был Эдуард Шмалльмозер. Я сумел повредить другой В-17, однако тот не упал. Я не видел, как Шмалльмозер столкнулся с бомбардировщиком, об этом рассказал позднее Штайнхоф.
У нас было много таких вылетов, но мы также встречались с американскими истребителями. «Мустанги» были постоянной проблемой, они всегда преследовали нас до аэродрома, рассчитывая сбить. Взлет и посадка, как я уже говорил, были самыми напряженными моментами для пилота Ме-262, так как самолет медленно набирал скорость, и ты легко мог свалиться в штопор, если слишком резко толкнешь вперед сектор газа, в результате чего двигатель заглохнет. Это несколько раз случалось с разными пилотами, но мы в результате научились плавно работать газом, что предотвращало катастрофы.
