— Дай мне, старичок, — говорит дочь.
Соня с некоторых пор называет меня «старичком». Типа: «Старик, а давай купим наггетсов». Она шутит. Я не старик. Ее пальцы порхают по клавиатуре автомата, — и вот — та-дам — наши билеты распечатаны, и мы уже прошли турникеты.
Прибываем на место назначения — к Сорбонне. Экзистенциализм — философия неопределенности. В большей степени, чем другие. Мне нужно что-то прочное, за что держаться. Поэтому я, человек места, выбрал элитный университет, где училась Симона де Бовуар.
Соне хватает одного взгляда, чтобы заявить, что «большой бежевый дом» ее не впечатлил. Хуже того, выясняется, что посторонних посетителей внутрь не допускают. Несколько минут мы топчемся под моросящим дождем, глядя внутрь, словно дети, ждущие открытия кондитерской. Я, по крайней мере, так гляжу. Соня закатывает глаза.
Я лезу в сумку и достаю брошюрку. Путеводитель по Парижу Симоны де Бовуар. Брошюрка тонкая. Бовуар уделяют куда меньше внимания, чем Сартру — философской иконе Франции. Тем не менее ее именем назван пешеходный мост через Сену. Это уже кое-что. Мосты, по моему опыту, освежают тело и бодрят разум. Кроме того, из них получаются чудесные метафоры.
— Мы отправляемся на мост Симоны де Бовуар! — объявляю я тоном Шарля де Голля, извещающего об освобождении Парижа. Соня отвечает мне без слов — снова закатывает глаза, выразительно, но деликатно.
Мы идем вдоль Сены, съежившись из-за холодного не по сезону весеннего воздуха.
— Пап, — произносит Соня. — У меня есть вопрос.
Вопрос! Корень любой философии. Зерно изумления. Быть может, она хочет знать, является ли весь мир иллюзией или как можно жить настоящей жизнью в эпоху подделок. А может, речь о категорическом императиве Канта, подразумевающем, что достойный человек действует этично независимо от обстоятельств или мотивов. В любом случае, я счастлив. Я готов делиться родительской мудростью.
— Да, Соня. Что за вопрос?
— А ты когда начал лысеть?
— Хм. Года в двадцать четыре, что ли.
— А почему не побрился целиком?
— Видимо, на что-то надеялся.
— Ну так же не бывает, сам знаешь.
— Теперь знаю.
Тот еще платоновский диалог. Но это может быть началом другого разговора, предполагаю я.
Мы идем дальше. Я перехватываю инициативу и приступаю к папъяснению
экзистенциализма. Я папъясняю, что эта философия, как следует из названия, сосредоточена на экзистенции, бытии-здесь-и-сейчас, тем самым знаменуя собой возврат к изначальной, целительной функции философии. Которая пыталась ответить не на вопрос «что», а на вопрос «как». Как мы могли бы жить более подлинной, осмысленной жизнью.
Экзистенциалисты готовы нас порадовать тем, что ответ полностью зависит от нас. Не от Бога и не от человеческой природы. У человека нет раз и навсегда заданной сущности, сущностей много. Или, как сказала Бовуар, — «в природе человека не иметь природы».
Это невероятно вдохновляет. И пугает. Мы, по знаменитым словам Сартра, «обречены быть свободными». Мы стремимся к свободе, но при этом боимся ее, ведь став подлинно свободными, винить в своих несчастьях сможем исключительно себя самих.
С точки зрения экзистенциалистов, мы — то, что мы делаем. Точка. Мы — не более и не менее, чем наши проекты, реализованные полностью. Не бывает абстрактной любви — лишь деяния, продиктованные любовью. Не бывает гениальности — лишь гениальные произведения. Своими делами мы пишем автопортрет, мазок за мазком. Мы и есть этот портрет, «и ничего, кроме портрета», сказал Сартр. Хватит пытаться найти себя. Начните рисовать себя.
Мы можем стать кем только захотим, папъясняю я. Один из любимых примеров Сартра: если вы — официант в кафе, это не значит, что вы обязаны оставаться им всю жизнь. У вас есть выбор, и именно совокупность наших сознательных выборов, которым мы строго следуем, и составляет нашу сущность.
Покончив с папъяснениями, я смотрю на Соню. Она молча слушала меня. Полагаю, это хороший знак — папъяснения сработали! Но, посмотрев в ее глаза, я понимаю, что ничего подобного.
— То есть я могу стать кем угодно, просто делая выбор?
— Именно так.
— А если я хочу быть курицей? Я же не стану курицей лишь потому, что решила ею стать. Я могу хоть весь день сидеть на яйцах и кудахтать, но курочкой я же не стану. Что, на мне вырастут перья?
— Нет, конечно. Но это потому, что у тебя нет соответствующей фактичности.
— Фактичности?
Еще один термин экзистенциалистов. Он означает те компоненты жизни, которые нам не приходилось выбирать. Мы не выбирали, родиться ли нам именно в этой стране, в эту эпоху, у этих родителей. Над фактичностью мы власти не имеем. Однако, папъясняю я, ты можешь выйти за ее пределы, преодолеть свою фактичность и даже саму себя.
— Фактичность? Пап, серьезно? Во дает эта Симона де Бовуар. А как же Шекспир?
— А что Шекспир?
— Ну, он же изобрел кучу разных слов. Скажем, «глазное яблоко» и «потрясающий»
. Как бы ты сказал «потрясающее глазное яблоко, чувак!», если бы не он? Задумайся!
— Да, что-то в этом есть.
— Видал? Я могла бы стать новой Симоной де Бовуар!
— Вполне. Но тебе понадобятся философские термины. У всех настоящих философов они есть. Дай подумать. Во. Как тебе «потрясающность»?
— И что это такое?
— Ну, хм, это когда кто-то потрясающий. И это значит, что в каждом из нас есть немного потрясающего.
— А в ком-то потрясающего больше, чем в других?
— Нет. Но какие-то люди лучше других ощущают потрясающее в себе. И обращаясь к источнику потрясающего в себе, ты и имеешь дело с потрясающностью.
Соня ничего не отвечает, но и глаз не закатывает — знак высочайшей похвалы.
Мы идем, и сквозь облака пробивается солнце. Мне приходит в голову, что только что мы занимались самой настоящей философией. Мы не читали философию, не изучали ее. Мы просто вслух спорили о важном аспекте человеческого бытия — ощущении потрясающего — и создали терминологию, чтобы об этом говорить. Пусть «потрясающность» пока еще не дотягивает до Платоновой теории идей или кантовского категорического императива, но это уже кое-что. Кто знает, к чему мы еще придем!
И вот наконец мы пришли к мосту Симоны де Бовуар. Исключительно философский мост, как по мне. Мост состоит из трех находящихся на разных уровнях путей. Причем не обязательно входить и выходить на одном и том же уровне: в любое время можно перейти с одного на другой.
Вот и жизнь, папъясняю я, представляет собой череду бесконечных выборов. Выбирая какую-то одну дорогу, мы всегда вольны изменить траекторию. И постоянно продолжаем выбирать, где подняться, где повернуть, делая вид, будто поступить иначе — значило бы предать самих себя. Этот мост — стальное воплощение экзистенциализма.
