Когда голова раскалывается и вообще не по себе, хочется как можно скорее разобраться с делами. На завершающем этапе операции Геннадий Всеволодович… хм… мягко говоря, слегка поторопился на завершающем этапе операции… Уж очень сильно манила мысль о чашке крепчайшего кофе, обильно сдобренного коньяком (за руль все равно сегодня не садиться). Поспешил — и получил проблему, могущую превратиться в пятно на его белоснежно-сияющей репутации. Положение усугублялось тем, что воздух был запущен в сосуды пациента во время операции по собственному методу. Замечательный повод для поливания грязью не только Раевского-хирурга, но и Раевского-ученого.
Оба ассистента ничего не заметили. Впрочем, в отношении доцента Синявина нельзя быть уверенным на все сто процентов. Илья Львович — хитрый змей; никогда не поймешь, что у него на уме. Может и заметил оплошность, но промолчал. То ли из чистой вредности, то ли с умыслом — а не выйдет ли из этого скандала, который свалит наставника и позволит Синявину стать «первой скрипкой», то есть «первым скальпелем» в больнице? В отношении второго ассистента — отделенческого врача Шихранова, Раевский был абсолютно спокоен. Тот не мог ничего заметить, поскольку в роковой момент смотрел не в рану, а на установленный над столом монитор. Но даже если бы и заметил, то никакой опасности от этого произойти не могло. Шихранов — хирург молодой, да еще и руки у него растут не из того места. Быть ассистентом профессора Раевского, пусть, даже, и вторым, который крючки
[55] держит, да «отсосом»
[56] орудует, для него великая честь и пик карьеры.
Мысль о том, что все еще может обойтись, успокаивала до следующего дня. Но, если пациент, да к тому же и молодой, после операции не приходит в сознание дольше суток, то тут уже обольщаться нечего. Можно было начинать действовать, но благоразумно-предусмотрительный Геннадий Всеволодович не стал спешить. Кто суетится — тот сам себя выдает. Мало ли что может случиться? Ясное дело, что ничего хорошего ждать не приходится, потому что чудеса бывают только в сказках, но ведь разные возможны варианты. Патологоанатом может увидеть то, что его попросят увидеть, непосредственной причиной смерти может стать тромбоэмболия, а лучше всего, если родители парня заберут тело без вскрытия. Больничная администрация пойдет им навстречу, потому что лишний скандал никому не нужен.
Однако же вскрытие состоялось, причем на нем присутствовал заведующий четвертым реанимационным отделением Горелов, первый больничный правдолюб и вообще в каждую дырку затычка. Мало того, что сам приперся, да еще и анестезиолога Сапрошина с собой притащил. Заведующий патологоанатомическим отделением был многим обязан Геннадию Всеволодовичу, но в такой ситуации «шаманить» постремался, ибо себе дороже.
Если проблему не удалось скрыть, то нужно передать ее другому. Заместитель главного врача по технике Григорий Богданович Цыплящук был у Геннадия Всеволодовича «на крючке». Случайно вышло так, что профессор знал о кое-каких неблаговидных делишках Богданыча — одна из бухгалтерш выпила лишку на последнем доковидном новогоднем корпоративе и распустила язык. Поставленный перед выбором «поможешь или сядешь», Богданыч выбрал первое и виртуозно провернул операцию с починкой совершенно исправного «насоса». Конечно же, и ручонки свои загребущие нагрел, он из тех, кто никогда своей выгоды не упускает. Ну и черт с ним, с хапугой, главное, что дело сделал. Сапрошин, разумеется, трепыхался, пытался оправдаться, качал права, но себе же сделал хуже — дал повод следователю посадить его под домашний арест.
Подарком судьбы, иначе и не скажешь, стала смерть анестезистки Пружниковой, помогавшей Сапрошину во время операции. Умерла она в самый что ни на есть подходящий момент — следствие уже шло, но как-то вяло, и до Снежаны Шполяк у следователя пока еще руки не дошли. Шполяк — та еще щука! Сразу же начала трепыхаться — ой, боюсь-боюсь, за ложные показания сажают! Короче говоря, набивала себе цену, как могла и стребовала за свою практически безопасную ложь шестьдесят тысяч рублей. Вообще-то наглая баба запросила все сто, но Геннадию Всеволодовичу удалось сбить цену. А ведь стольким ему обязана, что могла бы и забесплатно услужить, из чувства признательности. Но признательность, благодарность, благородство и прочие похвальные качества встречаются только у вымышленных художественных героев. Реальные люди — один другого хуже.
Когда до Снежаны докопался доцент Данилов из Первого меда, ушлая баба попробовала содрать с Геннадия Всеволодовича еще двадцать тысяч в придачу к полученным шестидесяти. Устроила в кабинете истерику, хорошо еще, что тихую, лила слезы, заламывала руки и твердила, как заведенная, что ее теперь в покое не оставят. Оставил. Одного звонка его заведующему кафедрой хватило. Геннадий Всеволодович после выговорил Ямрушкову по-свойски — ну зачем понадобилось приглашать в комиссию таких отморозков? Оказалось, что Данилова Ямрушкову буквально навязали вместо другого человека, вменяемого и хорошо знакомого. Заведующий кафедрой, на которой работает Данилов, повел себя как настоящий самодур — того не пущу, пусть лучше этот идет! Впрочем, может он и не самодурничал, а хотел через своего человека помочь Сапрошину… Но что может сделать эксперт, если учесть, что двое других экспертов придерживаются правильной линии. Ничего! Войны выигрываются с помощью правильной стратегии, а не засланных казачков.
Разумеется, «абсудили» эту историю как следует, на всех уровнях, вплоть до ректората и департамента. Думать могли разное, но выстроенная Геннадием Всеволодовичемоборона была крепкой, непрошибаемой. Ради пущей надежности он собирался искать подходы к следователю, но свой человек из системы отсоветовал. Сказал, что нужный результат будет и без стимулирования, так что лучше не переть на рожон. Стимулирует тот, кто сомневается в исходе, а тех, кто сомневается, доят не по-детски. Но вот на суде без стимуляции не обойтись, поскольку судья, при желании, может вывернуть дело наизнанку. Свой человек устроил так, чтобы дело попало к нужной даме и свел с ней Раевского напрямую. Пришлось раскошелиться по-крупному, но спокойствие и репутация стоят любых затрат. Судья поначалу удивила — создалось впечатление, будто она на стороне Сапрошина. Особенное недоумение у Геннадия Всеволодовича вызвало назначение повторной врачебной экспертизы… Зачем усложнять? Но свой человек успокоил, сказав, что результат результатом, а поиграть в объективность нужно обязательно.
Геннадию Всеволодовичу хотелось, чтобы Сапрошина непременно посадили годика на два-три. Так спокойнее — досаждать не будет. Но результат превзошел ожидания — милейшая Лариса Вениаминовна дала упрямому идиоту пять лет, максимальное наказание, предусмотренное за халатность, приведшую к смерти человека. А провидение подкинуло бонус — приговор настолько расстроил Сапрошина, что тот в первую же ночь после суда повесился в камере. Тут уж все ясно без комментариев. Раз покончил с собой, значит — сознавал свою вину. Невиновные не вешаются, они апелляции подают и строчат жалобы во все инстанции.
