– Заходи, посмотри. Я думаю… думаю, может быть…
Она обернулась и увидела Натали.
– Я тебя не приглашала.
– Знаю. Я прошу всего пять минут. Пожалуйста. Нет ничего… О Боже! Ты ее починила.
– Не смей.
Натали хотела подойти к рабочему столу, но остановилась, сцепив руки за спиной.
– Ты не можешь сказать мне ничего такого, чего я не заслуживаю. Я сожалею, мне стыдно, я противна сама себе. Конечно, меня не оправдывает, что тебе удалось исправить то, что я пыталась испортить.
– Она не исправлена.
– Но она… она такая красивая, Симона. Меня это возмущало, возмущало, что ты способна творить из чертовой грязи. Мне стыдно за это, я даже не могу передать, как стыдно. Я не рассказала тебе о помолвке, о вечеринке, потому что не хотела, чтобы ты приезжала. Я сказала себе, что ты все равно не приедешь. Тебе плевать. Я собиралась пригласить тебя на свадьбу только потому, что иначе люди будут плохо обо мне думать. Я воображаю о тебе ужасные вещи.
– Почему?
– Ты оставила меня одну. Было такое чувство, что ты меня бросила. После торгового центра… – Она замолчала, потому что лицо Симоны окаменело. – Ты никогда со мной об этом не говорила.
– Я говорила об этом на терапии. Я говорила об этом в полиции. Снова и снова.
– Но не со мной, а мне так нужна была старшая сестра. Мне было страшно. Я просыпалась с криком, а ты…
– Мне снились кошмары, Нат. Холодный пот, нехватка воздуха. Мне снились кошмары, и я стискивала зубы, чтобы не примчалась мама.
Не отрывая от нее взгляда, Натали вытерла слезу со щеки.
– Ты никогда не говорила…
– Тогда я не хотела об этом говорить. Я и сейчас не хочу об этом говорить. Я пытаюсь забыть.
– Ты забыла меня.
– О, чушь собачья. – Симона резко отвернулась. – Чушь собачья.
– Нет. Раньше ты включала меня в свою жизнь. Ты всегда была с Ми и Тиш, но вы брали меня с собой. Они были и моими друзьями. А после того, что случилось, ты обо мне забыла. Была только с Ми.
– Иисусе! Тиш умерла, а Ми несколько недель лежала в больнице.
– Я знаю, знаю. Мне было четырнадцать, Сим. Ну, пожалуйста, пожалей меня хоть немного. Я думала, что она умерла. Когда я тащила маму за стойку, я думала, что она умерла. Я думала, ты погибла. Мне долго снилось, что ты погибла. Погибли все, кроме меня. Тиш была и моим другом. А Ми… мне казалось, что ты выбрала ее своей сестрой вместо меня. Знаю, это глупо и эгоистично. Вы уехали сюда, когда Ми вышла из больницы. В дом Сиси. И я все мучилась: «Почему они меня бросили?»
– Я была ей нужна…
«Я считала, что Натали не ранена», – мелькнула мысль в голове Симоны. Но, конечно, раны остались. Конечно, остались.
– Я не думала, – выдавила из себя Симона, – не думала, что оставляю тебя. Мне просто хотелось сбежать. От всего. От репортеров, полиции, разговоров, взглядов. Мне было шестнадцать, Натали. И я была сломлена.
– Потом ты всегда была только с Ми. Вы поддерживали друг друга. А я ведь тоже была сломлена.
– Прости. – Симона потерла руками лицо. – Мне очень жаль. Я этого не замечала. Может, не хотела замечать. У тебя были мама и папа, Сиси, твои друзья. Ты была увлечена школой, своими проектами.
– Это помогало мне не зацикливаться на случившемся. Помогало прогонять кошмары. Но я хотела быть с тобой, Симона. Я слишком злилась, чтобы это тебе сказать. Не злилась, – поправила она себя, – скорее, было обидно. Потом вы с Ми уехали в Нью-Йорк, в колледж. Ты начала красить волосы в странные цвета, носить одежду, которую мама терпеть не могла. Поэтому я тоже ее терпеть не могла. Я хотела, чтобы моя сестра вернулась. Только ты была не такой, какой, по моему мнению, ты должна быть. Потом ты вроде как стала такой… но мне это не понравилось. – Натали села, вздохнула и издала озадаченный смешок. – Я только сейчас поняла. Мне не нравилась Симона, которая носила деловой костюм и встречалась с этим… как его звали?
– Джеральд Уорт, да к тому же «четвертый».
– О да! – Натали фыркнула. – Ты мне не нравилась ни в той ипостаси, ни в другой, потому что ты не была той старшей сестрой, которую я знала до того, как мир для нас изменился. Ты бросила колледж и вернулась в Нью-Йорк, потом уехала в Италию, и я уже вообще не знала, кто ты, черт возьми, такая. Ты почти не приезжала домой.
– Прием там был не слишком теплый.
– Ты тоже не прилагала усилий.
– Наверное, – кивнула Симона. – Наверное.
– То, что я сказала на прошлой неделе… я это чувствовала. Я в это верила. Я была не права, но была искренней. Я был не права, ожидая, что ты… ну, не знаю, останешься такой, как раньше, до того, как мы все изменились в тот вечер. Я дурно поступила, наговорив все это Сиси, самому любящему и удивительному человеку в мире, и мне всегда будет за это стыдно.
– Она не захотела бы, чтобы тебе всегда было стыдно.
– И это еще одна причина для стыда. Я здесь из-за Гарри, потому что он делает меня лучше. – Ее голубые глаза вновь наполнились слезами. – С ним я хочу стать лучше. Ты была эгоистичной, Симона. Я тоже. Но ты такая как есть, и я тоже. Я постараюсь стать той, кого видит Гарри, когда на меня смотрит. Я постараюсь стать лучшей сестрой. Это единственный способ исправить то, что я сделала.
– Не знаю, можем ли мы измениться, но мне очень жаль. Мне жаль, что я не была рядом с тобой. Жаль, что я не замечала, что я не рядом с тобой. Мы можем попробовать начать с того, кем мы являемся сейчас.
– Да. Да. – Слезы потекли по лицу Натали. Она поднялась и шагнула вперед.
Ее взгляд упал на скульптуру, и она увидела то, чего не видела раньше.
– Это Тиш…
– Да.
– Боже мой, боже мой. Это Тиш! Я никогда не замечала… не хотела видеть… – Дрожа, Натали опустила руку, и когда Симона встала, она увидела в лице сестры глубокое горе. – Ты создала что-то такое красивое, а я… Ты, должно быть, почувствовала, что она снова умерла. О, Симона…
– Да, это я и чувствовала. – Она подошла к рабочему столу и поняла, что готова и хочет обнять Натали. – Но я могу ее вернуть. Я могу ее вернуть, – проговорила она, не сводя глаз с глины. – Теперь.
Часть вторая
Страстная цель
Богатство утрачено – что-то утрачено,
Честь утрачена – что-то утрачено,
Смелость утрачена – все утрачено.
Иоганн Вольфганг фон Гёте
Глава 11
Рид и Чаз Бергман любовались игрой лунного света на глади залива. Каждый держал в руке по бутылке светлого эля – нарушение правил, но Рид рассудил, что в два часа ночи на уединенном участке побережья никто их все равно не увидит.
